Наш знакомый герой

— Скажу то, что расшифровал этот… всеми презираемый, отовсюду выгнанный сноб. Этот… бич!

— Ты не скажешь ни слова! — закричал Ванюша.

— Нет, скажу. Не будете же вы меня бить? — Как великолепна была Ванда, дорвавшаяся наконец-то до исполнения своей любимой роли, роли Миледи, которую тайно и явно обожала.

И Ванда заговорила. В этой своей речи она была воистину вдохновенной: точной, остроумной, прозорливой, как цыганка. Каждому, каждому высказала она всю правду. Чем больше унижалась и лебезила до этого, тем беспощадней и фамильярней издевалась сейчас.

— Вы сборище идиотов. Я буду миллионершей, а половина из вас будет в психушке! — чеканила Ванда. — Ничего не зная о жизни, вы хотите взять ее за рога, изнасиловать ее и написать о ней… Не строй брезгливые рожи, Сурков! Эх ты, любитель правды и истины! Твоя мамочка тоже любила правду, а потому взяла тогда от меня деньги. Ради денег она бы и тебя мне продала. У твоей Наденьки просто не хватило ума и денежек купить тебя…

— Заткнись! — пронзительно закричала Горчакова, которая наконец-то опомнилась (она увидела, как позеленевший Гриша Сурков сломался пополам).

— Гляди-ка! Она его защищает! Она! Его! Который только и делает, что предает ее каждый миг. Этот кастрат и любит-то только через постоянное предательство. Он ждет себе святую деву! А ты, дура, его защищаешь!

— Еще одно слово — и я тебя убью. За нее. Потому что я ее действительно люблю. Несмотря ни на что. Ни на ребенка, ни на Данилу, ни на то, что было до Данилы. И на уши мне плевать. Лохматая, ты поняла?

К сожалению, Горчакова тогда поняла, что сказал Гриша Сурков. И признание его не сделало ее счастливее. Драматургия этого скандала развивалась так, что никто не мог стать счастливее, что даже добрые слова извращались, теряли смысл, а уж если вдуматься в слова Суркова… «Несмотря»… А кто тебя спрашивает, как ты посмотришь на мою жизнь, так или не так она прожита. И имеешь ли ты право прощать мне что-либо? Прощения просим редко и не у вас, Сурков.

— Поняла, Гриша. Спасибо, конечно. Но у тебя — своя жизнь, у меня — своя.

— Ха-ха-ха! — мефистофельски расхохоталась Ванда. — У нее своя жизнь! У нее своя жизнь! Эти ночные телефонные звоночки ты принимаешь за свою жизнь, а? Данила звонит? Знай — это я звоню. Так приятно потом выслушивать твои домыслы на этот счет! А еще подленькой быть хотела, у меня училась, бедняжечка. Не волнуйся, подлостей ты в своей жизни еще натворишь. Но не нарочно, а по глупости. Тебя погубит глупость, ласточка! Как сапожки, не жмут?

И опять все разом загалдели, двинулись на Ванду.

— И ты туда же, Суздальский? Артист немилостью божьей! Человек-невидимка и на сцене и в жизни. Ах, тебе не везет? Не замечают таланта? А если его нет, таланта? А уж ты, Гусаров, вообще на меня не при. Нехорошо так: то обещал сделать царицей мира, то прет, как на буфет. Кто в парадняке на колени бухался? А теперь туда же — предавать? Женечку свою предавайте, она простит. Она человек хороший. А я женщина! Женщина! И последнее слово всегда останется за мной!

Она говорила еще долго. Никого не упустила. Но вот Новоселова-то… Хотя, если он ушел на кухню с Нинель, то мог просто не попасться ей на глаза. Но если и ушел, то должен был вернуться. К концу скандала на сцене были все участники. Так был он или его не было?

Ах, не может Горчакова вспомнить всего точно, потому что жесток был монолог Ванды, а самым жутким было то, что в этом монологе истина так искусно спаривалась с ложью, что чернела душа и весь свет мерк, запятнанный, забрызганный ядом двух этих переплетшихся змей — истины и лжи.

Да что там вспоминать какие-то мелочи: кто был, кого не было, если Горчакова до сих пор не знает настоящего предмета скандала, который Ваня от всех скрыл. Какие записи он расшифровал в Вандиной книжке? Какой они носили характер? Почему они вообще были зашифрованы? Почему Ванда, не сумев предотвратить скандала мирно, бросилась в такую безумную атаку?

Тут, кстати, тоже можно предположить совершенно разные вещи. Ванюшу могли до глубины души, до погибели задеть какие-нибудь Вандины счеты со всеми остальными, которые она записывала для памяти на черный день. В конце концов, в этой книжке могло быть, и скорей всего было написано то, что потом Ванда сказала вслух. Она и вслух-то это сказала нарочно, чтоб все заподозрили что-то более страшное и опасное.

Решить два вопроса: что было в записках Ванды — пустая чушь или нечто серьезное, а если серьезное, то был ли при этом Новоселов и показалось ли это ему серьезным.

Теперь-то она знает, что нужно не только уметь давать, но и уметь брать. Ванюша был из тех людей, которые держатся только тогда, когда в них есть надоба, жизнь потом подтвердила это.

Ведь и сама Горчакова не погибла только потому, что вначале у нее была мама, потом дочь, потом то, что принято называть призванием. Жизнь знает, как ловить нас, чтоб мы жили честно до конца, не половинили. Итак, у Горчаковой было все, у Ванюши — ничего. Он был запрограммирован природой помогать другим, и, отказываясь от его помощи, Женька была уже этим перед ним виновата.