Наш знакомый герой

Своего графомана Серебренко я задумал как эдакую милую комическую фигуру, которая никому не мешает, а так, служит фоном. Может быть и скорей всего имелся в виду Голубенко, которого мы все знаем и который нашел однажды в себе мужество бросить марать бумагу. Но в процессе работы, вернее, в процессе жизни, все изменилось… Актер Суздальский, воспитанный на всяких выспренних примерах актерского мужества, вроде того, как актер Н. гениально играет роль через день после смерти матери, он бы понял Золотова, выгнавшего из дому дочь по высоким идейным соображениям, из-за каких-то там литературных несогласий. Но я говорил, что этот элитарный снобизм я выбросил за порог. Особенно если вспомнить, в какой компании и в каком состоянии я встретил Таню. Злоба моя не знала границ. За то, что в романе она не так уж прослеживается, я должен благодарить лишь Елену Леопольдовну и Николая Ивановича. Вы оба, не сговариваясь, сказали мне, что эта злоба унижает и меня, и роман. Помните, Николай Иванович, как мы вместе с вами вытравливали жуткий безапелляционный тон, какой я себе позволил в отношении этого человека. И все же адрес остался прежним. Речь шла не о невинном Голубенко, нет. Кстати, если б я, имея в виду Золотова, полил его грязью, как оно и было в первом варианте романа, он вряд ли узнал бы себя. Боюсь, что именно в смягченном виде (играешь негодяя — ищи, где он хороший) Золотову было сподручней прикинуть эту маску на себя. Боюсь, что роман был последней каплей… О мертвых не говорят, но… То, что я застал в доме Золотова уже после его смерти… Сейчас у меня нет уже той злобы, осталась только жалость, однако когда я перечитываю его романы-кляузы, его личные дневники, напитанные ядом против вся и всех… Нет, я сам бы не стал этого читать, но моя теща свято исполняет его волю и хочет, как он ее просил, «довести до дела» его дневники и рукописи. До какого дела? Бедная женщина!

Теперь о Ванде. С Вандой я сплоховал, сорвался. Если я сейчас вам скажу, какие у меня были основания не любить Ванду, вы просто расхохочетесь. Но у каждого есть свои слабости. Та моя часть, которая называлась Суздальским, не выносила бездарных актеров. Вспомните, как Ванда читала свои копеечные произведения, как она говорила на разные голоса, хлопотала физиономией, оттеняла удачные, на ее взгляд, словечки и мысли, делала минутные паузы, будто желая продлить наше удовольствие своим чтением… От ее чтения я бесился, это было как ножом по железу. Тут уж во мне говорил специалист, подобный флюсу. Я довольно спокойно отнесся к тому, что она называла меня «актером немилостью божьей», но простить ее кошмарного чтения не мог.

Теперь Ванюша… Как появился в романе Ванюша? Очень просто. Мы с ним встретились там, у меня… Мы много говорили… А если учесть, что как раз тогда у меня застопорился роман, то можно понять, почему я с готовностью вставил в него Ванюшу. Если б Новоселов знал тебя, Ваня, то он отнесся бы к тебе так же хорошо, как я, как мы все.

Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать о себе и об этом романе. Надеюсь, вы понимаете, что больше я писать не стану. Мне больше нечего сказать, я сказал все, что хотел, и о своем друге, и о себе. Сейчас я пуст, как бывает пуст только актер перед первой читкой новой пьесы.

А-а, как сумел скрыться? Дело в том, что моя первая жена уезжала в отпуск, а поскольку я по-прежнему прописан у нее и даже имею ключи, то я и жил там и без страха мог давать в редакции свой телефон. Потом она приехала, и я благополучно смотал удочки. Вот и все.

Ах, что дальше… Ну что же дальше? Актер я, вот что дальше. И быть учителем мне помогало актерство, и написать роман меня надоумило актерство. И прокололся я на актерстве. Действительно, создал из себя даже внешне помесь Чехова с Хемингуэем… Тут я, кстати, допустил штамп.

Понимаете, работа над романом вернула мне уверенность в себе как в актере. Я понял себя, обрел себя. А на ловца, сами знаете…

У нас на курсе учился один парень… У нас был актерско-режиссерский курс… Этот парень в молодости мне очень не нравился. Холодный, самодовольный, трюкач, формалист и все такое прочее. В общем, типичный режиссер в худшем смысле этого слова. Ради красного словца не пожалеет мать-отца. Распределился он к себе на родину, уехал, я про него и думать забыл. Сведения доходили, но смутные. Трюкачит, скандальная слава и все такое прочее. Потом и об этом говорить перестали, будто выпал человек из обращения. А он и правда выпал из обращения, в аварию попал. Причем, как он сам признается теперь, по своей вине. Сам он выжил, а жена погибла. Полтора года пролежал в гипсе, потом больницы и санатории, заново ходить учился. В общем, было у него время подумать. И было над чем подумать. Люди меняются не только в литературных произведениях, но и в жизни тоже.