Наш знакомый герой

Она эдакая маленькая, живенькая, вертлявенькая. Упаси боже — не красивая, не в этом сейчас счастье, но пикантная. Что значит слово «пикантная» — она не знает, но что-то в высшей степени большее, чем красота.

Говорит она тихим детским голоском, по-детски же округляя глаза, и очень нравится самой себе в роли наивной щебетуньи.

Она не любит вульгарных, неумных людей. Всячески рвется к людям светлым и добрым. Однако определять светлых и добрых не очень умеет, — хорошо, если они сами находят ее и терпят. Она по-своему горда, но…

Да, задача не из простых… Затеяла рассказать правду о себе, а приплела какую-то «ее», с ходу облив ее помоями, в трех фразах создав нечто до крайности фальшивое и омерзительное.

А «она» — это ведь я, вон та, что смотрит на меня из зеркала, взрослая усталая женщина, которая с виду весьма моложава, но если приглядеться внимательней…

Вот он и миновал, год Петуха, мой год, в котором я должна была заложить фундамент всей своей последующей, зрелой жизни. Так написано в гороскопах, которые вот уже несколько лет, как вошли в обиход нашей жизни, и многие из нас, ничего о себе не зная, рады довериться хоть гороскопу или, на худой конец, активно от него оттолкнуться, потому что нельзя прожить на свете, ни разу не попытавшись разобраться в себе. Те, кто не сделал такой попытки, зачастую проигрывают жизнь.

Что значит «проиграть жизнь»? Еще год назад я бы сказала, что это значит потерять мужа, лишиться каких-то материальных благ и остаться к моим тридцати шести годам у разбитого корыта. Именно так обстояли дела у моих подруг, и еще год назад я внутренне очень свысока к ним относилась…

Но прошел год. Год Петуха. Я бы назвала его не просто годом Петуха, а годом Жареного Петуха, который наконец-то клюнул и меня…

«Смело начинайте любые предприятия, ведите наступательную политику, рискуйте, покупайте лотерейные билеты — вы выиграете…» Примерно так вещал мой гороскоп в год Петуха.

И я начала предприятие…

У нас с мужем была всего одна небольшая комната. Когда родилась дочь, мы вступили в кооператив на двухкомнатную квартиру. Шло время, и нам становилось все обиднее терять свою прежнюю комнату. Умные люди посоветовали нам фиктивно развестись, чтоб потом опять свестись и съехаться, тем самым намного улучшив свои жилищные условия. Умные люди — они на то и умные. А моя подруга Туча всегда была непрактичной и встала на дыбы.

— Нельзя так легкомысленно относиться к браку, — сказала она, — этим не шутят.

У Тучи вообще была масса деревенских предрассудков, как считала я. Сказывалось воспитание деревенской бабушки, да и бабушки-террористки тоже. Родителей у Тучи не было — отец погиб на войне, мама — от родов. Были только бабушки и дедушка: летние бабушка и дедушка — деревенские и зимняя бабушка — городская. Потом, к глубокой старости, после смерти мужа, деревенская тоже переехала в город, и вот бабки-то и воспитывали ее самым ветхозаветным образом.

Не попрошайничать, не жаловаться, не жадничать, не издеваться над взрослыми за их спиной, не лгать на каждом шагу — вот сколько запретов было у Тучи. Как же мы, одноклассники, ей сочувствовали! Я помню одну нашу с Тучей ссору, кончившуюся дракой. Это когда я, прогуляв урок, сказала, что у меня болела мама. Туча вытаращила глаза, когда я похвасталась, как ловко обвела учительницу.

— Какая же ты дрянь! — сказала Туча. — Чем же ты пользуешься! Не знала я, что ты такая.

Я кинулась на нее с кулаками не столько от злости, сколько от отчаяния, потому что услышала в ее тоне унизительнейшую нотку брезгливости и отвращения. И еще мне стало страшно, что мои слова действительно отразятся на здоровье мамули, как уверяла Туча. Вспоминая об этом мелком проступке, я до сих пор краснею от стыда. Кстати, одна моя сотрудница, всеми любимая и обожаемая, часто врет начальству, что у нее болен ребенок. И я отношусь к этой даме, как к исчадию ада. Потому слова Тучи о том, что с браком не шутят, прозвучали для меня так серьезно. Да, было что-то в моей идее (не совсем моей), что походило на случай с «больной» мамой. Но отступать было поздно — я уже видела в мечтах шикарную трехкомнатную квартиру, занавеску с фестончиками на личной кухне и все остальные блага. И эти блага перевесили мой страх за семью, за любовь мужа, за дочь. Что касается Тучи, то ее я, конечно, в известность об этом разводе не поставила.

Я стыдилась ее, вот что.

Но каково же было мое изумление, когда я увидела ее в коридоре суда в день моего так называемого развода. Она шла, разметывая толпу у одного из залов, где слушалось дело об установлении отцовства, по которому проходило штук сто свидетелей.

— Зря ты, — сказала она, не поздоровавшись.