Наш знакомый герой

Как выяснилось, утечку информации дал мой муж Виктор. Он никогда не понимал, что на чей-то взгляд его поступки могут выглядеть не очень чтобы очень, и с самым простодушным и невозмутимым видом рассказывал о себе чистую правду, нисколько не сомневаясь в том, что его искренность всегда к месту и произведет наилучшее впечатление. (Простите, если получается, что он дурак.) Мои невнятные угрызения совести сменились упрямым гневом. Какое она имеет право! Какое ей дело!

Я ужасно боялась, что она последует за нами в зал суда и нам придется при ней ломать всю эту комедию. Но она не сделала этого. Она сказала: «Я буду там» — и вошла в один из залов, откуда несся безудержный смех. Видимо, там происходило что-то занимательное. Я же, не вняв судьбе, скорчила плаксивую рожу и пошла разводиться, на аркане потянув за собой мужа.

Дело это, как выяснилось, было плевое, и я освободилась минут через двадцать пять. В зале, куда так поспешно скрылась Туча, царило какое-то небывалое, неслыханное веселье. Я сунула туда нос и застала действительно странную для суда картину. Судья смеялась, зрители хохотали, а милиционеры-конвоиры дружески хлопали обвиняемого по плечу. Сказать по правде, этот обвиняемый был мужик совершенно обалденный. Огромный, бородатый, почему-то в болотных сапогах и прорезиненной робе, он, несмотря на свой угрюмый вид, производил впечатление такой симпатичной ясности и силы, что я решила даже, что тут был никакой не суд, а съемка фильма и мужик этот — какая-нибудь загримированная звезда. Нет, я просто растерялась и пришла в себя только тогда, когда он, выходя из двери, отодвинул меня, чтоб не стояла на дороге. Сразу же, следом за ним, выскочила и Туча. На меня она не обратила никакого внимания, и лицо ее выражало стихийное бедствие. Коридор был пуст, мужик понуро шел по нему, за ним семенила Туча. Я не знала и даже не могла догадаться, зачем он ей нужен, но она явно бежала за ним. Он, видимо, тоже ощутил это спиной и обернулся. Угрюмое лицо его стало еще угрюмее, и он ускорил шаги. Туча тоже засеменила быстрее. Он еще ускорил шаги. Она тоже. Он побежал, и она побежала. Он бежал вниз по лестнице, и лестница стонала. Туча бежала за ним. Я была третьей. Мы вырвались на весеннюю улицу, и мужик, выражая своей спиной высшую степень паники, вскочил в кстати подвернувшийся трамвай. Но он не знал, каким образом передвигается Туча. Он не знал про ее ужасный мотороллер, да и мог ли нормальный человек предполагать, что Туча, эта туша, этот слонопотам, осмеливается в повседневном быту разъезжать на хлипкой вонючей тарахтелке! Его испуганное лицо мелькнуло на задней площадке трамвая. Туча тряслась следом за трамваем прямо по трамвайному пути. А по мостовой вслед за ней бежали дети и орали истошно:

— Иностранка! Иностранка!

Да, ясности не было никакой, а предполагать, зная Тучу, можно было все что угодно. Может быть, она заметила в его поведении на суде какие-то противоречия? Может, она одна поняла, что его напрасно отпустили, и решила задержать его во что бы то ни стало? Да кто же ее знает! По крайней мере, за эту версию говорит многое. Я ведь отлично знаю, что она считает себя Шерлоком Холмсом. Она как-то вполне серьезно говорила мне, что чувствует в себе необыкновенное сходство именно с этим более чем странным английским джентльменом. Я не знала, что делать. Хоть себе обращайся к милиции. И тут меня окликнули, назвав мою детскую кличку, образованную из девичьей фамилии:

— Гришка! — Предо мной стояла Клюква (Зинка Клюквина). — Что вы все тут сегодня делаете? — спросила Клюква.

— Кто все?

— Да ты… и Танька?

— Так ты видела Тучу?

— Ну, а как я могла ее не заметить? Она мне чуть руку не сломала, все тискала, тискала… Волновалась… А чего тут волноваться? Его отпустили…

— Да кто он такой?

— Нестандартный индивидуум… Полный одинорум… — без запинки сказала Зинка умные слова и посмотрела на меня, чтоб узнать — оценила ли я их.

— То есть?

— Будто уж ты не понимаешь, что я имею в виду, — изящно выразилась Зинка. — Одинорум. Индивидуум. Он не работал, а сосед доложил в милицию. Его за тунеядство привлекли к ответственности. А его адвокат доказал, что он работал. Он грибы и ягоды собирал, оказывается. И всякие лекарственные растения. Лыко драл. А деньги, ну прямо миллионы, отдавал дому малютки. А сам чем питался — не знаю. Он только чайник на кухне грел. Сама видела.

— Так он из вашего дома, что ли?

— А что в этом особенного? И мать его жила в нашем доме, пока не скончалась. Но его раньше в детдом отдали. Ее лишили материнства. Но он все равно к ней бегал. Он ее почему-то любил. Он вообще странный… А Танька все мне руку тискала и говорила: «Боже мой, какой кретин. Ну как же так… Ну он же погибнет…»

Эти Клюквины слова о Туче меня насторожили. По крайней мере, теперь я догадывалась, почему она помчалась за этим странным человеком, невзирая на правила приличий.

— А как его фамилия?

— Герасимов.

— И значит, он из вашего дома?

— Ну, что в этом особенного? Из нашего дома, из моей квартиры…