Наш знакомый герой

Некоего Герасимова судили за тунеядство, так как поступила жалоба от жильцов его коридорной системы, поскольку в Доме была так называемая коридорная система. Герасимов был сыном одной из давно умерших жилиц этой квартиры, воспитывался он в детском доме, но право на владение комнатой было за ним сохранено. Несколько лет после детского дома он жил в Доме, пока не был посажен в тюрьму за драку. Один наш с Клюквой одноклассник, некто Зарубин, избивал свою мать. Герасимов заступился и нанес Зарубину увечья, что совсем не странно, если принять во внимание физическую силу Герасимова. Пришла милиция, которую кто-то вызвал. Мать Зарубина показания Герасимова не подтвердила, сказав, что Герасимов набросился на Зарубина ни с того, ни с сего. Герасимов схлопотал пять лет, просидел же только три (он был выпущен условно-досрочно). Но, по словам Клюквы, «не образумился», а совсем свихнулся, — «контуженый, нестандартный индивидуум». Он нигде не работал, ни с кем не общался, ни с кем не разговаривал и не желал ни с кем дружить. Это крайне обижало его соседей, и они написали на него заявление в отделение милиции, где возмущались нетрудовым элементом и тунеядцем. И вот на суде из показаний адвоката «этого контуженого» вдруг выясняется, что Герасимов, оказывается, занимается сбором грибов-ягод, лекарственных растений, дерет лыко и т. д., зарабатывая при этом баснословные деньги и переправляя их в дом малютки. При упоминании о деньгах глаза Клюквы алчно заблестели, ну прямо как в детстве, когда она, накопив рубль мелочью, обменивала его на новенький бумажный «рубчик».

Да, в глазах Дома преступление Герасимова было, конечно, грандиозно, безобразно и непростительно. Отдать «рубчики» каким-то малюткам!

— Справедливости ему… Да нет никакой справедливости, — отмахнулась Клюква.

Обожаю эту помойную философию: напакостить, нагадить кругом и тут же возмутиться, что кругом так грязно и пакостно. Но вообще-то Клюква, этот ходячий пережиток, была по-своему интересна. И ее история будет нелишней, потому что касается с какого-то боку только появившегося, но уже ставшего интересным Герасимова.

Клюква с детства была честолюбива. Нет, речь шла вовсе не о том, чтобы мечтать прославиться, но, наоборот, она хотела сделаться такой же, как все, кто не из Дома. Клюква еще в детстве поняла, что для этого надо хорошо учиться, и старалась изо всех сил. Ее не занимали детские радости типа цветных стеклышек, заповедных садиков или смоляного озера на берегу Невы, куда мы все с удовольствием бегали. Ее не занимали детская дружба и вражда, книги о путешествиях и приключениях, а позже — юношеская любовь. (Кстати, девочки из Дома не влюблялись. Очевидно, их предки-профессионалки наградили их генами, неуязвимыми для любовной холеры.) Клюква, сколько я ее помню, училась. Но, очевидно, вместе со способностью к любви в человеке исчезают и какие-то другие способности, а потому, при всей своей старательности, Клюква не могла преуспеть и в учебе. Учителя видели ее старательность и потому не ставили ей двоек, но выше троек она подняться не могла. В конце концов Клюква пристроилась к Туче, которая, сколько я ее помню, все время тащила на себе воз с двоечниками. Клюква торчала у Тучи дни и ночи, порой даже ночевала, дотошно выспрашивая у той тайны различных наук, постичь которые все равно не могла. Она записывала в тетрадку умные слова и интересные мысли, так извращая и перевирая их, что они становились неузнаваемыми и абсолютно бессмысленными. Туча билась над ней года два, придумывая и пробуя разные системы, изобретая таблицы для легкого запоминания, скармливая Клюкве сахар и витамины, и мало-помалу добилась своего. Я так думаю, что справиться с Клюквиным образованием ей помогли не столько таблицы и витамины, сколько любовь. Как всякий человек, способный на жертвы, Туча была способна на сильную любовь к тем, ради кого приносила эти жертвы. Терпеть же Клюкву рядом — это была уже жертва. Занудную, тупую, болтливую, бесчувственную, а потому уродливую даже внешне. А стоять рядом с ней на школьных вечерах? Да ведь к Клюкве ни один мальчик не желал приблизиться на пушечный выстрел. Туча же, тратясь душой на Зинку-Клюкву, любила в ней свои душевные затраты и вместо того, чтоб задуматься, не хватит ли, думала, что бы еще такое дать ей, обделенной природой и любовью окружающих.

С гуманитарными науками у Клюквы было сложно, поскольку уже в своем названии они предполагают нечто человеческое, но в точных Клюква ощутимо продвинулась. Продвинулась настолько, что даже поступила в один из самых престижных по тем временам институтов, в тот самый, куда и я.

Однако незадолго до того, как прозвучал для нас последний школьный звонок, Клюква, конечно же в своем духе, рассчиталась с Тучей.