Да, начиная повествование, я довольно бойко сделала заявку и на свой, и на чужие характеры, пообещала тут же в двух словах рассказать вразумительно хотя бы свою собственную историю, чтоб вынести ее за скобки и больше с ней не возиться, но из этого ничего не вышло. Нарисовались вдруг Клюква, Дом, из которого она вышла, подсудимый Герасимов, история Тучиных родителей, а на очереди выстроились еще разные персонажи из детства и юности, упоминание о которых мне кажется уместным.
Подумав, я понимаю, что все это правильно, потому что человек живет на свете не один, а в такой связи, в таком переплетении с другими, что одного его просто не выделить, а если и выделишь, то тут же потребуется сравнение его с другими, чтобы объяснить, чем же он плох или хорош в сравнении с другими, что хорошего и плохого взял он от времени, общего для всех.
Для моего мужа я всегда имею наготове несколько характеристик. Все зависит от того, с кем я о нем говорю и с какой степенью откровенности: иногда дразню кого-то своим небывалым счастьем (обычно тех, кто любит слушать о чужих несчастьях), иногда вплотную подбираюсь к истине, но лучше всего, если говорить не надо, если у людей есть глаза и они сами все видят.
— Мой муж — современный человек, — говорю я одним, тем, кто поглупей и попроще, но думают, что все понимают.
— Мой муж — идиот, — говорю я неблизким, но достаточно приближенным приятельницам, которые иногда являются свидетелями моих легких, умозрительных адюльтеров.
Ну, а с Тучей, например, я вообще молчу о нем или же, под влиянием добрых минут, твержу, что люблю его.
Придется опять вернуться в юность, почти в детство. В каждом поколении существовали свои моды, и институт, который мы с моим мужем закончили, был в моде именно у нашего поколения. Да что говорить об этом, если даже такой с детства разумный человек, как Туча, и то не устояла перед тем, чтоб хотя бы год не поучиться в нашем институте. (Вот уже несколько лет подряд, как там недоборы, а тогда был конкурс 8—10 человек на место.) Ясно, что учились у нас, как ни крути, лучшие.
Ну а после окончания института выяснилось, что профессия, которую мы получили, многим абсолютно чужда. Прекрасно организованные диспуты, танцевальные вечера и студенческие стройотряды остались позади, а впереди — тихая инженерская работа и не очень веселая инженерская зарплата. Энергичных людей с организаторским талантом такое течение дел не устраивало, а мой муж как раз из таких. Как говорится, дурная голова ногам покоя не дает. Ну, сказать, что у него голова совсем дурная, будет неправильно, — не дурная, а незанятая. Если б он когда-нибудь остановился и рискнул подумать, то, может быть, последующая его жизнь выглядела бы иначе, но способности думать ему не было дано. У него была прекрасно развитая память, хорошо подвешенный язык, тело, наилучшим образом приспособленное к ношению модной одежды, но это, пожалуй, и все.
Внешним своим, не очень глубоким и последовательным умом он сразу разобрался, что жизнь его обманула, подложила свинью. Со свойственной ему заботой о беспокойстве ближних, он обвинил в этом родителей и неправильно информирующую о будущих профессиях школу. Видали небось таких грустных Пьеро, которые говорят от нечего сказать, что жизнь их не задалась по причине неправильного воспитания в детском саду? Мой муж как раз из таких.
Свою неспособность бороться за идеалы он оправдывает тем, что никаких идеалов на самом деле нет и не было, что они выдуманы бездельниками и учителями литературы, а на самом деле жизнь — сермяга и умение вертеться. Хочешь жить — умей вертеться и т. д. Цинично звучит? Весьма. Только назвать его циником нельзя, потому что и эта циничная формулировка идет не из глубины его души, а такое же внешнее, неглубокое представление о жизни, как и все предыдущие, которые он пережил и от которых избавился. Выбрав удобную формулировку, он некоторое время живет в ней, как актер в предполагаемых обстоятельствах, хныча и жалуясь, как будто не сам эти предполагаемые обстоятельства создал. Разочаровавшись в полученной им профессии и не сделав ничего для того, чтоб вновь очароваться, он решил начать зарабатывать. Самостоятельно он не пришел бы и к этому, но дело в том, что таких разочаровавшихся было немало. Откинем людей вроде Зинки Клюквиной, которым даже сама учеба в техническом институте была не по уму, и оставим таких, кто спокойно доучился, но к роли инженера был не готов. А сколько было таких! Скольким моим однокурсницам на роду было написано шить и вязать, печь пироги и стоять за прилавком, сколько моих однокурсников нашли бы себя за рулем машины или за токарным станком! Но родители, мода, тщеславие и многие другие причины толкнули их в технический вуз и заставили заниматься не своим делом.
Если говорить обо мне, так и я тоже не уверена, надо ли было мне кончать именно это учебное заведение, но у меня хватает ума не обвинять в своей ошибке других.