Читаем Некоторых людей стоило бы придумать (СИ) полностью

У меня было постоянное ощущение, что я куда-то проваливаюсь, глубже и глубже, лампочки перегорают по цепочке, одна-вторая-третья. Щелк-щелк-щелк. Хуй тебе, Никифоров, теперь, а не спокойная жизнь. Щелк. Никакой возможности воспринимать лед в отрыве от Юри. Щелк. Никаких тебе больше поисков и метаний, хватит. Щелк.

Я почти обрадовался, услышав, как заработала система охлаждения, и открылась дверь.

Юри поднялся и протянул мне руку.

Я задержал взгляд на кольце, прежде чем схватиться за предложенную ладонь.

Щелк.


========== 18. ==========


Love is blindness —

I don’t want to see.


Юри вышел из душа, вытер волосы и нагнулся над чемоданом в поисках другого спортивного костюма.

Я ушел в душ сразу же после него, наплевать на то, что там до сих пор висел горячий душный пар. Юри стоял, согнувшись, в одних трусах, и делал вид, что так оно и надо, все нормально и естественно, люди часто так делают, ничего такого особенного не имея в виду.

Я видел, как на его спине блестят капельки воды. Я мыться почти сбежал.

Знать бы, где упадешь, да, Никифоров? Не пошел бы ни в какой душ, пристроился сзади, сдавил, обхватил за живот, слизал бы воду, за волосы бы дернул, на себя, чтобы горло заломилось, чтобы задохнулся — ты тут, дорогой мой человек, случайно не ерунду всякую замышляешь?

Я вымылся быстро. Юри заказал в номер еды и шампанского. Точно, он же собирался напиться.

Конечно, он шутил, причем мне в последнее время казалось, что шутит он так, чтобы смеялся только я — такой юмор на двоих.

Потому что на шампанское Юри смотрел чуть ли не с болью в глазах. Это было до того смешно, что я не мог не лыбиться.

Юри смотрел, как я накидываю халат с эмблемой отеля, как я вытираю волосы и шею полотенцем, как я расхаживаю по номеру, блестя мокрыми голыми ногами. Глаза у него были шальные, страшные.

Смотри-смотри.

Мне безумно нравилось это. Я купался в этом, тащился, я был так же жаден до внимания, как и он — профессиональная деформация фигуристов и не только. Хотя я помнил, что однажды мне казалось, что Юри не любит зрителя, побаивается.

Просто не знал, какой стороной к зрителю повернуться. Ничего, исправлено.

— Ты покраснел?

— Быть не может.

Юри смотрел, как я усаживаюсь на подоконник и прислоняюсь к холодному стеклу.

Проводил глазами каплю на моей шее.

Сглотнул и замолчал.

Я ждал, разглядывая его лицо, потом сжалился:

— Ты хотел поговорить.

— Я помню, — Юри улыбнулся.

И сказал, набрав в грудь воздуху:

— Давай покончим с этим всем сразу после Финала.

Что, даже показательную катать не будем?

Я подвис, разглядывая его лицо. Юри смотрел исподлобья, и я вдруг увидел на стекле очков пятно — совсем маленькое, мутное, наверное, пальцем задел…

— Что?

Что?

Надо с этим завязывать, в этот самый момент я не считал английский спасением от языкового барьера, потому что в одну фразу у Юри внезапно поместилось слишком много всего.

Точнее, не внезапно, потому что Юри всегда так говорил, а я додумывал, что он имел в виду.

— Ты сделал для меня более, чем достаточно.

Вообще-то, нет, не достаточно. Я еще собирался тебе сегодня сделать ответный минет.

— Благодаря тебе, я получил от своего последнего сезона все, что хотел.

Что, и произвольную, получается, побоку, раз уже все, что хотел, получил?

Минутку. Не получил, что хотел. Отдал все, что хотел, да?

Ебаный английский. Давай-ка помедленнее, Юри, и почетче, я слишком стар для такого говна.

— Спасибо тебе за все, — он поклонился. — Спасибо за то, что ты был моим тренером.

Он поклонился.

Юри только что сказал мне, что заканчивает кататься, и поблагодарил за все максимально вежливым образом, и поклонился.

Если он сейчас спросит, сколько должен мне за услуги тренера, я его ударю. Я разобью очки, крови будет море, нос набок, губы — в мясо. Он опрокинется на кровать, волосы метнутся, он даже звука не издаст.

У меня дрожали кулаки.

Давай. Спроси. Пожалуйста. Я чек выпишу.

Я очень хотел, чтобы он это спросил.

Так было бы намного легче.

Я бы даже озверел и включил в счет услуги эскорта, стилиста, личного парикмахера и массажиста, а также хореограф оплачивается отдельно. И сексуальные услуги Русской Легенды по своему тарифу.

Если бы он еще и додумался заплатить по счету… я бы убил его. Лично.

— Виктор?

Господи.

Боже мой.

Что ты делаешь.

Что происходит, Юри.

Мне нужно услышать все заново, объясни мне ряд некоторых моментов, желательно с того самого, где ты так фатально бьешься головой о лед, что у тебя все мозги перетряхивает.

Я что, непонятно показал, чего хочу и жду?

Я что, один это вижу и чувствую, что ли?

Мне что надо было сделать, Юри, мне надо было поехать и встать на колени перед твоими родителями?

Так я вроде перед тобой колени стер уже.

Мне надо было водить тебя по набережной, на мосту целовать, Ахматову тебе читать? «А ты теперь тяжелый и унылый, отрекшийся от славы и мечты, но для меня непоправимо милый, и чем темней, тем трогательней ты»…

Или нет, чуть подальше: «Но разве я к тебе вернуться смею? Под бледным небом родины моей я только петь и вспоминать умею, а ты меня и вспоминать не смей».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман