– Рад, что тебе удалось пройти, Раулинс. Иди оттуда левее, эта стена иногда крутится.
– Здесь в целом все в порядке?
– Более-менее. Полчаса назад мы потеряли Петрочелли.
Раулинс окаменел.
– Но ведь эта зона должна быть безопасной!
– Нет. Более рискованная, чем зона F, и так же полна ловушек, как зона G. Мы недооценили ее, используя роботов. Нет же никаких причин предполагать, что зоны должны становиться более безопасными к центру, правда? Это одна из худших.
– Усыпление бдительности, – предположил Раулинс. – Ложная безопасность.
– Если бы знать! Ну что ж, пойдем. Иди за мной и не слишком утруждай свой мозг. Оригинальность здесь не ценится и в ломаный грош. Или идешь уже намеченным путем, или не приходишь никуда.
Раулинс шел за Уолкером. Он не видел никакой явной опасности, но подпрыгнул там, где подпрыгнул Уолкер, обошел то место, которое тот обошел. Лагерь в зоне F оказался не слишком далеко. Там он застал Дэвиса, Оттавио и Рейнольдса, а также верхнюю половину Петрочелли.
– Ждем указаний насчет похорон, – пояснил Оттавио. – Ниже пояса от него ничего не осталось. Хостин наверняка прикажет вынести его из лабиринта.
– Хотя бы накройте его, – попросил Раулинс.
– Ты сегодня пойдешь дальше, в зону D? – спросил Уолкер.
– Надо бы.
– Тогда мы тебе расскажем, чего опасаться. Это новинка. Именно так погиб Петрочелли. Это метрах в пяти от границы зоны D… по ту сторону. Вступаешь в какое-то поле, и оно перерезает тебя пополам. Ни один из роботов на такое не натыкался.
– А если оно перерезает пополам всех, то кто туда проходит? – спросил Раулинс. – Всех, кроме роботов?
– Мюллера не перерезало, – заметил Уолкер. – И тебя не перережет, если ты его обогнешь. Мы тебе покажем как.
– А за тем полем что?
– Это уже забота для твоей головы.
– Ты устал, задержись на ночь в лагере, – сказал Бордман.
– Я бы предпочел пойти сразу.
– Но тебе придется идти одному. Не лучше ли сперва отдохнуть?
– Пусть мозг корабля проанализирует мое состояние и определит степень усталости. Я готов идти дальше.
Бордман запросил проверку. Компьютер постоянно получал телеметрию организма Раулинса: его пульс, частота дыхания, уровень гормонов. Не нашлось причины, почему бы Раулинсу не идти дальше без отдыха.
– Хорошо, – сказал Бордман. – Иди.
– Я почти перед проходом в зону D, Чарльз. Вот здесь погиб Петрочелли. Вижу те нити, которых он коснулся, – очень тонкие, превосходно замаскированные. Огибаю их. Вот я прошел. Да. Я в зоне D. Останавливаюсь, и пусть мозг корабля определит мое положение. В зоне D вроде бы поспокойнее, чем в зоне E. Прохождение не должно занять много времени.
Медно-золотистые языки пламени, стерегущие проход в зону C, были иллюзией.
– Передай Галактике, что ее судьба в надежных руках, – тихо произнес Раулинс. – Скорее всего, я встречусь с Мюллером не позднее чем через пятнадцать минут.
Глава седьмая
Мюллер часто и подолгу бывал в одиночестве. Заключая первый брачный контракт, он настаивал, чтобы они ввели пункт, предусматривающий разлуку. Классический пункт и типичный. Лорейн не возражала, потому что знала: его работа может время от времени требовать отъезда куда-то, куда она не сможет его сопровождать. За восемь лет их супружества он пользовался этим пунктом три раза, причем в сумме его отлучки составляли четыре года.
Периоды отсутствия Мюллера, однако, не были главной причиной того, что брачный договор они не возобновили. Мюллер убедился, что может выдержать одиночество и оно ему вовсе не вредит. «В одиночестве можно приобрести все, кроме характера», – писал Стендаль. Может, полностью под этим Мюллер и не подписался бы, но характер у него полностью сформировался до того, как ему стали поручать задания, требующие путешествий на далекие и опасные планеты. Он добровольно взялся за эту работу. Добровольно, но в другом смысле, он переселился на Лемнос, в изгнание, которое тяготит его гораздо больше, чем прежние периоды изоляции. И все же он отлично справлялся. Его самого поражала собственная способность приспосабливаться. До этого он не мог и предположить, что так легко сбросит узы, связывающие его с обществом людей. Только сексуальный аспект заключал в себе трудности, да и то не столь уж серьезные, как он себе воображал, а остальное – стимулирующие мышление дискуссии, смена обстановки, взаимовлияние личностей – как-то очень быстро стало неважным. У него было достаточно кубиков с развлекательными программами, и довольно много вызовов бросала ему жизнь в этом лабиринте. И воспоминания.