Ночные крылья. Человек в лабиринте

Он мог вспомнить пейзажи сотен планет. Человечество расселилось повсюду, посеяло зерно Земли в колониях тысяч звезд. На дельте Павлина VI, например: всего двадцать световых лет – и все уже совсем не так. Эту планету назвали Локи, что изумило Мюллера как чудовищное заблуждение, потому что Локи был хитрым, вертким и худощавым, а переселенцы на Локи после пятидесятилетней изоляции от Земли внезапно сделались поклонниками культа чрезмерной полноты, достигаемой путем задержки сахара в организме. Мюллер побывал на Локи за десять лет до своей злосчастной экспедиции к бете Гидры. По сути дела, это была миссия по восстановлению связей с колонией, которая потеряла связь со своим родным миром. Он помнил эту горячую планету, где люди проживали лишь в узком поясе умеренных широт. Он продирался сквозь стену зеленых джунглей возле черной реки, на болотистых берегах которой обитали животные с клыками, словно из драгоценностей, чтобы добраться до поселка пропотевших толстяков, весящих, наверное, по полтонны каждый; они сидели у порогов своих соломенных хижин в величественной медитации, точно как Будды. Никогда еще он не видел столько жира на один кубический метр. Они вмешивались препаратами в процесс усвоения глюкозы и за счет этого толстели. Бесполезная адаптация, не порожденная какой-либо необходимостью, вытекающей из условий местной жизни, им просто нравилось быть толстыми. Мюллер вспоминал их предплечья, выглядящие как бедра, бедра, напоминающие колонны, и круглые триумфально-огромные животы.

Они любезно предложили прибывшему с Земли шпиону женщину для приятного времяпрепровождения. Тогда-то Мюллер и понял, в какой степени относительны все понятия. В этом поселке была пара женщин, которые, хоть и весьма упитанные, считались по местным критериям худыми и укладывались в представления Мюллера о человеческих существах. Локитяне не стали одаривать его одной из этих жалких недоразвитых стокилограммовых худышек, потому что сочли это проявлением неуважения к гостю. Вместо этого его наградили светловолосой гигантшей с грудями, как орудийные ядра, и ягодицами, которые были континентами дрожащего мяса.

Во всяком случае, это было незабываемо.

И подобных миров ему встретилось очень много! Мюллеру никогда не надоедали путешествия. Тонкие политические манипуляции он оставлял таким людям, как Бордман; хотя при необходимости и сам мог действовать весьма изощренно; себя он воспринимал скорее как исследователя-путешественника, чем дипломата. Ему доводилось дрожать от холода в метановых озерах, задыхаться от жары в пустынях, которым Сахара не годилась в подметки, следовать с поселенцами-кочевниками через фиолетовые равнины в поисках отбившихся от стада одомашненных членистоногих животных. Ему повезло уцелеть после крушения звездолета в мире без атмосферы, произошедшего из-за того, что и компьютеры иногда ошибаются. Он видел медные утесы Дамбаллы высотой в девяносто километров. Искупался в гравитационном озере на Мордреде. Спал на берегу радужного ручья, меняющего свой цвет, под небом с тремя яркими солнцами, и ходил по хрустальным мостам на планете Процион XIV. И не мог пожаловаться на никчемность своей жизни.

И теперь, затаившись в укрытии в центре лабиринта, он смотрел на экран и ждал, пока этот чужак не приблизится к нему. Оружие, маленькое и холодное, уютно покоилось в его руке.

2

Полдень наступил быстро. Раулинс подумал, что правильнее было бы, конечно, послушаться Бордмана и переночевать в лагере, а не отправляться сразу на поиски Мюллера. Достаточно трех часов глубокого сна, чтобы мозг отдохнул и он чувствовал бы себя совсем хорошо. Теперь же возможности вздремнуть нет. Сенсорные устройства подсказали ему, что Мюллер где-то неподалеку.

Внезапно его озадачили вопросы морали и отсутствие обыкновенного мужества.

Прежде ему не доводилось заниматься ничем столь ответственным. Он получил образование, выполнял свои повседневные обязанности в кабинете Бордмана, время от времени улаживал кое-какие деликатные вопросы. Но при этом верил, что еще и не начинал настоящую карьеру, что все это лишь прелюдия. Ощущение, что он все еще стоит на пороге будущего, осталось и сейчас, но пришло время признать, что как раз вот он, этот порог. Это уже не тренировка. Вот он, высокий, светловолосый, молодой, сообразительный и честолюбивый, приступает к делу, которое – в этом Чарльз Бордман вовсе не лицемерил – могло оказать сильное влияние на весь ход истории!

Дзинь!

Он осмотрелся. Сенсорные устройства не подвели. Из тени впереди выступил силуэт мужчины. Мюллер.

Они остановились на расстоянии двадцати метров друг от друга. Раулинсу Мюллер когда-то запомнился гигантом, и он поразился, увидев, что они примерно одного роста, чуть выше двух метров. Одет он был в темный поблескивающий комбинезон. Лицо его в начинающихся сумерках напоминало чередование плоскостей и выступов, сплошные горы и долины.

На его ладони лежал аппаратик размером не больше яблока, при помощи которого он уничтожил робота.