«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?

Михаил отказался предавать православную веру и не поклонился языческим идолам в ставке Батыя, за что был жестоко убит, а впоследствии причислен к лику мучеников. Александр, напротив, выполнил все требования правителя Улуса Джучи и был в итоге причислен к лику благоверных князей.

Казалось бы, Православная церковь поступает непоследовательно и даже – в случае с Александром Невским – не вполне канонически корректно. Однако это не так. Дело в том, что и тот, и другой князь своими деяниями укрепили Русскую православную церковь. Михаил Черниговский продемонстрировал подвиг физического самопожертвования во имя преданности христианской вере. Александр Невский показал подвиг духовного смирения перед жестокими требованиями монгольского правителя – во имя спасения Руси от угрозы альянса с католиками, неизбежного в том случае, если бы Александр вдруг решил, опираясь на поддержку Рима, бросить монголам вызов.

Однако здесь приходится всё же напомнить, что в случае с прославлением древнерусских князей речь шла о спасении души, достигаемом посредством тех или иных праведных земных деяний. В случае же с эко-повесткой формально речь идёт о достижении сугубо материальных и очень практических целей. Но, как выясняется, в реальности и здесь ключевой оказывается не столько «земная прагматика», сколько душевная, а лучше даже сказать, духовная интенция. И именно поэтому, в частности, основанная на прогностической вере тема борьбы с изменением климата звучит на порядок набатнее, чем основанная на опытном знании вполне «земная» тема борьбы с замусориванием планеты.

VI

Таким образом, беспристрастный анализ актуальной борьбы за экологическую безопасность подводит к итоговому заключению о том, что в основе экологически безопасного поведения современного человека по большей части лежат не какие-то объективно установленные наукой факты и закономерности, но личные убеждения идейно-нравственного характера, которые оказываются типологически в большей степени близкими к вере (в широком смысле этого слова), нежели к знанию.

Однако это отнюдь не делает актуальную эко-повестку менее общественно и политически значимой. Точно так же, как наличие различных версий одной и той же религии («ересей») отнюдь не делает веру слабее, а напротив, сообщает ей в глазах и сердцах её приверженцев ещё большую эмоциональную возвышенность и экзистенциальную значимость.

Тем более, что, несмотря на все разночтения в интерпретации «символа веры», у его адептов всегда есть единое понимание главного – того, что является в рамках данного правильного вероучения ключевым. В данном случае – это неуклонное стремление что-то запретить или предписать, причём, как правило, не во имя достижения конкретного результата здесь и сейчас, а во имя наступления благотворных последствий в глобальном масштабе и неопределённом будущем. Достижение же локальных прагматических результатов «здесь и сейчас» играет в рамках глобальной эко-повестки сугубо вторичную роль.

Иными словами, цель глобальной эко-повестки – сформировать идейно обоснованное экологичное, то есть, говоря языком церкви, праведное, основанное на самоограничениях, самопожертвованиях и прочих малых и больших «подвигах веры», поведение человека.

Мария Гельман пишет об этом прямо:

«Вся наша жизнь состоит из привычек, которые мы годами неосознанно копим – и привычку покупать всё в пластиковый пакетик тоже. Для того, чтобы сформировать новую привычку, в среднем нужно 66 дней. Не ругайте себя, если сразу всё не получается, приходите к этому постепенно. Возможно, проблема не в вас, а в системе, которая пока не предлагает решения для востребованных проблем. Помните: спрос рождает предложение, и любое частное действие может стать началом изменений на системном уровне»[382].

Таким образом, борьба за экологическую безопасность позиционируется как нечто большее, чем просто набор эко-разумных поступков. А именно, как то, что позволяет человеку почувствовать себя сопричастным чему-то большему, чем он сам. То есть благотворному изменению окружающего мира «на системном уровне». Как нетрудно заметить, в данном случае перед нами вновь – скорее религиозно-эмоциональный, нежели научно-рациональный тип поиска смыслов и мотиваций.

Единосущность новой «прогрессивной религии»

Аркадий Пластов. Колхозный праздник (1937)

В том, что перед нами – не несколько разных квазирелигий, но цельный неототалитарный концепт, в который с некоторых пор «обратился» на Западе левый либерализм и все части которого, несмотря на их логические и содержательные внутренние противоречия, плотно спаяны воедино эмоциональным магнетизмом, – убедиться несложно.