«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?

В 2012 г. в Санкт-Петербургском университете на курсах по истории России и по журналистике у меня учились несколько приехавших по обмену американских студентов. Они были чрезвычайно воодушевлены начавшейся, как им казалось, в их стране революцией. Я отчётливо помню то главное, что их окрыляло – это была возможность каждому участвовать в принятии решений на общих собраниях в Zucotti Park (парк на территории Нью-Йорка, который «захватили» активисты движения Occupy Wall Street), используя специально придуманную для этого систему публичного выражения своей личной позиции «вручную», то есть посредством различных жестовых комбинаций, что делало каждого человека «информационно особенным» и «замеченным».

И я также помню, что являлось главным предметом негативных рефлексий американских студентов – это фактическое замалчивание ведущими американскими СМИ, включая даже «либеральный флагман» – газету New York Times, насилия, которое допускала в отношении «оккупантов» полиция. Мои американские ученики были возмущены и обескуражены тем, что, хотя о фактах полицейского насилия (например, полицейский в ходе разгона палаточного городка в Парке Зуккоти сильно ударил одну из «оккупанток» и оставил на её груди синяки) писали и помещали соответствующие фото близкие «оккупантам» сетевые ресурсы, без мощного резонанса на сетевых страницах статусных медиа вся эта потенциально скандальная информация «проваливалась в никуда». А газетный истеблишмент стоял в ту пору «на стороне полиции», поскольку, как это виделось моим студентам, полиция и армия в США являлись своего рода «представителями нации», обладавшими демократической легитимностью, что, по убеждению большинства граждан, требовало подчёркнуто уважительного отношения к ним со стороны СМИ.

В итоге возникала ситуация, которая дополнительно психологически травмировала протестно настроенных американцев, когда формально у тебя есть возможность публиковать в Сети всё, что угодно, но по факту ты остаёшься «кибернетическим нулём», поскольку твой голос не слышен до тех пор, пока тебя не начал информационно спонсировать истеблишмент – медийный, политический и т. д. (как это случится позднее, в эпоху борьбы с харассментом и движения BLM).

К этому же ощущению «кибернетической обнулённости» восходил и главный лозунг движения (как считается, придуманный известным антропологом и идеологом анархизма Дэвидом Гребером): «Нас – 99 %!». На поверхности лежала отсылка к информации о том, что 1 % граждан США обладает 50 % всех богатств, в то время как остальные 50 % приходятся на 99 %[492].

Участник протеста Occupy Wall Street 26 сентября 2011 г. с плакатом «Мы – 99 %», выражающий протест против того, что основная часть богатств США сосредоточена в руках 1 % населения

Однако в реальности этот классово заострённый лозунг, – учитывая, что никто из участников протеста в массе не голодал и не был бездомным, – отражал не социально-экономическую, а социально-статусную фрустрированность протестующих, утративших ощущение своей гражданской первосортности и политической значимости.

Таким образом, главным для «оккупантов» и им сочувствовавших являлось требование не столько срочного и радикального перераспределения общественных богатств, сколько срочного и радикального обеспечения информационно обездоленных людей реальной, а не виртуальной, постоянно действующей трибуной, с которой их голоса были бы гарантированно слышны и не тонули бы в глобальной кибер-пучине. Иными словами, главным было требование немедленной социально-статусной реабилитации.

Именно с этим в первую очередь было связано стремление Occupy-активистов удержать контроль над территорией Zucotti Park, который они переименовали в «Площадь Свободы» – Liberty Plaza:

«Мы останемся здесь в нашем лагере на Площади Свободы <…>, пока вы не ответите на наши требования», — заявляли они в конце своей петиции[493], а в Декларации уточняли:

«Осуществляйте ваше право на мирные собрания; занимайте публичное пространство <…>. Присоединяйтесь к нам, чтобы ваш голос был услышан!..»[494].

Протестная атака Occupy довольно быстро исчерпала себя и была окончательно подавлена полицейской властью, сравнительно легко изгнавшей «оккупантов» из Zucotti Park. Прежде всего – по той причине, что, как прояснилось в ходе дальнейших событий, движение Occupy, став по факту первым всполохом неототалитарной молодёжной революции, в идейно-организационном плане оказалось своего рода анахроническим ремейком «молодёжной революции» 1968 г.[495], делавшей основной акцент на достижении человеком максимальной личной свободы и борьбе с любыми запретами.