«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?

Неформальный лидер «оккупантов» – эстонско-канадский режиссёр, публицист, редактор радикального эко-, антикапиталистического и антиконсьюмеристского журнала Adbusters, активист-ситуационист Калле Ласн (1942 г.р.)[496] – сам был представителем поколения «бунтарей 68 года» и признавал, что концептуально Occupy Movement остаётся в пределах «парадигмы-68»[497].

Большинство организаторов Occupy Wall Street прямо называли себя анархистами. Калле Ласн, например, являлся постоянным автором журнала Design Anarchy. Его помощник Майкей Уайт заявлял о себе как о «мистическом анархисте». Анархистами называли себя влиятельный активист Occupy – 50-летний преподаватель Лондонского университета Дэвид Гребер, а также юные лидеры движения – 26-лет-няя программистка Джастин Танни из Филадельфии (она организовала и поддерживала сетевую репрезентацию коммуникации «Оккупая»[498]) и 25-летняя кинорежиссёр Мэриса Холмс.

Калле Ласн в ходе протестных акций Occupy в Нью-Йорке (2011)

Сама идея горизонтальной самоорганизации и прямой демократии, лежавшая в основе NYCGA («Генеральной ассамблеи города Нью-Йорка»), была предложена анархистами. Анархистским по духу является один из главных лозунгов движения Occupy не только в США, но во всём мире: «Глобальная демократия – сейчас!» – «Global Democracy Now!». К политическому анархизму, как правило, добавлялась традиционная антикапиталистическая риторика. Как пояснил в интервью один из «оккупантов», анархизм – это «искоренение любой несправедливой или незаконной системы. Это как минимум означает искоренение капитализма и государства»[499].

Идеолог анархизма Дэвид Гребер (1961–2020), автор книг «Долг: первые 5000 лет истории» (2011), «Фрагменты анархистской антропологии» (2014), «Утопия правил. О технологиях, глупости и тайном обаянии бюрократии» (2015), «Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда» (2018).

Оставаясь в целом в пределах стилистически-смысловой «парадигмы 68-го года», активисты Occupy продолжали делать акцент на традиционных для левого движения ценностях свободы (не случайно свою территорию они назвали «Площадью свободы») и справедливости, но не общественной безопасности.

Джастин Танни (1985 г. р.). Когда Калле Ласн в 2011 г. обратился с призывом к активистам занять Уолл-стрит, Д. Танни одной из первых откликнулась на этот клич 14 июля 2011 г.

Однако оказалась, что либерал-анархо-антикапиталистическая программа движения Occupy в предложенном виде – безнадёжно старомодна. Дело в том, что практически все «антизапретные» требования молодых «бунтарей 68-го года» были уже давно либо реализованы, либо – как, например, лозунг легализации марихуаны – продолжали реализовываться step by step[500]. Механическая же реанимация давно выдохшейся антикапиталистической и прочей социал-протестной риторики полувековой давности не вызывала энтузиазма даже у таких акционистски отзывчивых интеллектуалов неомарксистского толка, как Славой Жижек. В целом подержав Occupy, он вынужден был заметить, что слишком решительная атака на капитализм, о которой мечтали многие участники движения, была бы сегодня равносильна катастрофе[501].

Словом, старые анархо-индивидуалистские знамёна не подошли для эффективной мобилизации того, что на самом деле вовсю назревало в недрах западного социума в XXI веке. А именно – стремления взять глобальный информационный реванш у глобального истеблишмента, кибернетически обнулившего людей и оставившего их наедине с травматичными рефлексиями на тему о своём 99-процентном социальном количестве и 1-про-центном информационном качестве.

Парадоксальным образом именно тот факт, что «оккупанты» попытались облечь свой глобальный кибер-протест в сугубо локальную, притом вполне реальную, а лучше сказать «антивиртуальную» форму захвата конкретной территории в конкретном городе, – обрёк их на неконкурентоспособность и бессилие перед лицом глобального Голиафа, которого они попытались вызвать на поединок.

Сообщество активистов «Оккупая» оказалось слишком личностным, слишком персональным, слишком не похожим на безликую в своей ярости толпу и – как следствие – слишком слабым в столкновении с глобальным истеблишментом, плотно удерживающим контроль над информационным, а следовательно, и социально-политическим пространством.