«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?

«Они – часть мира, в котором политика не исчерпывается деятельностью государства; их мир – это политическая культура возражения, в которой коммуникативные свободы граждан возможно и принимать, и мобилизовывать»[536].

Из приведённых цитат и рассуждений видно, что в минувшем столетии западные интеллектуалы в большинстве (хотя, разумеется, не абсолютном) продолжали существовать как влиятельный и гарантированный в правовом отношении общественный класс, стремившийся играть важную политическую роль посредством идейного воздействия на социально непривилегированное большинство, обладающее при этом полным пакетом политических прав и могущее оказывать решающее влияние на исход выборов и иных политических процессов. Стремясь выступать на стороне угнетённых и обездоленных, леволиберальные интеллектуалы продолжали при этом в первую очередь делать акцент на либеральной правозащите, на предоставлении каждой личности, в том числе социально слабой, возможности пользоваться своими правами, и лишь во вторую очередь – на общих вопросах социальной справедливости, на которых делали основной акцент социалисты.

Этот статус, позволявший «властителям дум» позднего индустриального и раннего постиндустриального общества успешно балансировать между буржуазным истеблишментом, также не чуждым либеральной риторики, – и социальным большинством, нуждающимся в плотной опеке со стороны интеллектуальных менторов, как можно заметить, вполне устраивал представителей этого старейшего европейского класса, сумевшего не только сохранить, но и упрочить свои позиции, достигнутые ещё в эпоху Средневековья.

Почётный статус интеллектуалов Нового времени, по силе моральной авторитетности сопоставимый, как и в Средние века, со статусом «сильных мира сего», позволял западным интеллектуалам продолжать с успехом и уверенностью в себе выполнять своё главное социальное предназначение. А именно, формировать актуальную общественную повестку и удовлетворять двум основным психологическим потребностям людей. То есть:

– во-первых, генерировать (в зависимости от конкретной эпохи и социально-политического кластера) различные версии ближайших и отдалённых общественно-исторических перспектив, сообщая таким образом «своей» общественной группе тот или иной вариант граждански осмысленной и в целом оптимистической, хотя и отнюдь не самоуспокоенной, картины настоящего и грядущего;

– во-вторых, (также в зависимости от конкретной социально-политической ориентации) вырабатывать для своей фан-группы, хотя формально – для общества в целом, повестку первосортности.

Впрочем, в эпоху постмодерна появились первые симптомы философского и общегуманитарного застоя и кризиса, выразившиеся в стихийном отказе интеллектуалов от создания новых идейно-философских парадигм. Наглядной иллюстрацией этого стало воцарение префикса «пост-» в обозначении по сути всех вновь появляющихся интеллектуальных и художественных те-чений: постмодернизм, постструктурализм, постфилософия. Позднее к уже изрядно набившему оскомину «пост-» добавилась аналогичная по смыслу приставочная вариация «мета-»: метамодерн, метафилософия, метанаука и т. д.

Причина произошедшего, в общем, ясна. Вся вторая половина XX столетия превратилась в долгое, многоэтапное и многосоставное преодоление травмы, нанесённой человечеству как целому и человеку как таковому двумя мировыми войнами и двумя тоталитарными атаками – коммунистической и нацистской. В итоге возник фундаментальный вопрос-вызов: как защитить человека от любых тоталитарных, авторитарных, милитаристских, биополитических, консьюмеристских и прочих императивно-силовых векторов, направляемых на него системой?

Первым мощным и в высшей степени креативным, сопровождавшимся гигантским культурным всплеском, ответом на этот вопрос стала молодёжная революция «бумеров» с кульминационным «68-м годом» и ключевым лозунгом: «Запрещено запрещать!», придавшим индивидуальной свободе культовый статус.

Однако, расчистив себе пространство для, казалось бы, безграничной свободы интеллектуального, художественного и социального творчества, человечество – в первую очередь в лице культурного флагмана современности, Запада, – фактически наложило на дальнейший философский поиск и создание по-настоящему новых социально конструктивных идеологем стихийно-негласное табу. Это табу и стало следующим, после «68 года», ответом человечества на устрашающе гибельный идейно-политический вызов первой половины XX века.

Главный лозунг 1968 года: «Запрещено запрещать!»