«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?

Иными словами, идеологии XIX–XX столетий до такой степени напугали всех, в том числе интеллектуалов, что, закрепив в ходе «революции 68-го года» за любым человеком, независимо от его расы, пола, религии, сексуальной ориентации, социального статуса и т. д., право быть самим собой, на все последующие поиски «чего бы то ни было сверх того» самим интеллектуальным классом «консенсусно и по умолчанию» был наложен априорный постмодернистско-постструктуралистский запрет. Ибо, согласно базовой «постфилософской» максиме, любая социально-конструктивная идеология – авторитарна и угнетательна по определению, а единственно защищающей человека от угнетения является перманентная деконструкция любых словесных и прочих культурных хитросплетений.

Словом, после триумфально завершившегося «68-го года», пообещавшего «навсегда» гарантировать человека от любого системного насилия, придумывать что-то философски новое стало попросту страшно: «Как бы чего не вышло! Как бы не построилась новая тюрьма и не началось новое большое кровопускание!..»

В итоге общественная мысль в странах Запада, чем дальше, тем больше стала концентрироваться не на креативе, а на застое vs разрушении, то есть на идейном конформизме vs нонконформистской деконструкции.

С одной стороны, производилась теоретическая («неолиберальная») легитимация сложившегося постиндустриального status quo. Апофеозом этого тренда стала концепция «конца истории», о которой уже подробно рассказывалось выше.

С другой стороны, осуществлялся активный демонтаж любых идеологем – без попытки создания какого бы то ни было по-настоящему нового идеологического проекта[537]. Постмодернистско-постструктуралистская рефлексия и деконструкция[538]представляли собой бесконечную критику существующего положения вещей и бесконечную же эксгумацию остатков и рудиментов прошлых идеологий на фоне принципиального табуирования даже попыток создать что-то принципиально новое. Как пояснял в этой связи разработчик теории деконструкции Жак Деррида,

«деконструкция с необходимостью осуществляется изнутри; она структурно (то есть без расчленения на отдельные элементы и атомы) заимствует из прежней структуры все стратегические и экономические средства ниспровержения и увлекается своей работой до самозабвения»[539].

Жак Деррида (1930–2004)

В конце концов, уже в XXI в., обе эти тенденции – либерал-конформистская и нонконформистско-деконструктивная – причудливо слились в форме метафилософского увлечения идеями К. Маркса, что позволяло одновременно оппонировать буржуазной современности с позиций её декоративно-концептуального отрицания – и в то же время активно-перераспределительно пользоваться её многочисленными потребительскими благами.

В итоге за прошедшие десятилетия мировая общественная мысль так и не породила никаких новых «установочных» текстов. Эти книги не появились не потому, что они были не нужны, но лишь потому, что восторжествовал негласно-табуирующий консенсус интеллектуалов, отказавшихся от попыток создания новых социально-конструктивных идеологий[540].

IV

Таким образом, наступившая в XXI веке «эра Сети» лишь катализировала и довела до гротескной самоочевидности тенденцию к обнулению интеллектуалов, сложившуюся ещё в предшествующий исторический период.

И вот уже 88-летний Юрген Хабермас, некогда рассуждавший о высокой роли интеллектуалов в либеральном социуме, меланхолически размышляет в 2018 г. на тему, с одной стороны, опасности «диктата философов», а с другой (что отчасти противоречит первому тезису) – о падении роли интеллектуалов в жизни современного общества по причине утраты ими в условиях бурно прогрессирующего интернета прежних связей с аудиторией. И, как следствие, утраты прежнего статуса:

«Со времён Генриха Гейне фигура интеллектуала приобрела определённый статус наряду с классической формой либеральной общественной сферы. Однако это зависит от социальных и культурных предпосылок, главным образом от наличия бдительной журналистики, когда газеты и средства массовой информации способны направлять интерес большинства к темам, которые имеют отношение к формированию политических убеждений; а также от читающего населения, которое образованно, интересуется политикой, привыкло к конфликтному процессу формирования мнений и которое тратит время на чтение качественной независимой прессы».

Ничего этого в интернет-эпоху больше нет:

«В настоящее время эта инфраструктура уже не сохранилась, хотя, насколько я знаю, она всё ещё существует в таких странах, как Испания, Франция и Германия. Но даже там расщепляющий эффект интернета изменил роль традиционных СМИ, особенно для молодого поколения».

Более того: