Об образе и смысле смерти

Однако, когда речь идет о развитии человечества, приходится выбирать не малый масштаб. В противном случае ближайшее по времени может показаться чересчур важным, в то время как по–настоящему значительные линии потеряются из виду. "Доказать" в этой области никогда ничего не удастся, а потому да будет позволено автору поделиться личным переживанием.

Когда я впервые попал во Флоренцию, обилие вызванных искусством впечатлений подействовало сначала оглушающе. Просто наслаждаться ими оказалось невозможно — Ренессанс превращался в проблему познания: как могло случиться, что здесь каким‑то образом "воскресла" древность и в то же время непосредственно ощущалась бьющая ключом новая жизнь? Вопрос разрешился, когда я понял: в художниках Ренессанса пульсирует живая христианская кровь. Здесь впервые христианская вера стала по–настоящему грандиозно художественно–продуктивной. Если мы хотим понять это не абстрактно, а конкретно, то это может значить только одно: здесь мы видим в работе души, художественная плодовитость которых объясняется тем, что они приняли христианскую веру уже в предыдущей жизни, так что теперь она живет в них не только как вера, но действует как пластическая сила в их теле формирующих сил. Не те ли это души, которые приняли смерть за веру?

Все искусство этого времени обнаруживает тягу к универсальности. Границы конфессий внутренне преодолеваются, мадонны Рафаэля обращаются ко всем открытым душам. И в "Диспутах", и в "Афинской школе" он соединяет христианство с философским развитием древности. Он завещает похоронить свое тело в Пантеоне, единственном сохранившемся храме дохристианской эпохи.

И тем не менее художественная деятельность этой эпохи имеет свои границы. Сотни художников соревнуются в изображении жизни Христа. В этом творчестве проявляется непосредственное, личное участие душ в этом событии. Но, собственно, к духовному значению событий жизни Христа художники этого времени редко приближаются настолько, чтобы произведение искусства обрело внутреннюю прозрачность. Был написан ряд "Вознесений" и "Воскресений", но картины отражают большей частью птшг представление о воскресении; само воскресение остается внутренне мертвым, поскольку абстрактное представление не может вдохнуть жизнь в художественное творчество.

В этой области есть лишь немногие исключения. К ним, без сомнения, относится последняя картина Рафаэля, "Преображение". Написать же "Воскресение" в полном смысле удалось лишь Грюневальду. Он сумел преодолеть в живописи смерть, проделав путь от сознания смерти до сознания духа. Таким образом, его картина стала свидетельством действия сил воскресения в его душе. Можно даже сказать: его картина — это доказательство воскресения. Потому что художник наглядно показал, как космический человек вырывается из земной оболочки. И тому, кто не запирает душу от воздействия красок, эта картина покажет: так духовный человек освобождается от смерти. Силы воскресения сотворили себе в Грюневальде художественного провидца. Ведь духовные импульсы устремляются из сверхчувственного мира в земной; они ищут себе орудие в человеческих душах. И тот, кто подготовил себя самопревращением, жертвой и преданностью, может стать сосудом для этих импульсов. Эти импульсы могут действовать в различных формах и обликах.

То, что пульсирует в картинах Грюневальда и столетиями было скрыто от глаз мира, снова появляется в учении Гёте о цвете. Поэт, который хотел стать художником, с помощью чистой мысли раскрывает тайны света.

Более того: естественнонаучные работы и открытия Гёте являются свидетельствами сил воскресения человеческого духа. То, что в храмах Персии и Египта некогда почитали как являющийся в свете дух, для Гёте — личное знание. Христианский импульс — вот что заставляет его преодолеть материалистические представления в науке.

У материализма как формы мировоззрения была своя миссия: он дал душе возможность с помощью погружения в мировоззрение, которое не считается с жизнью до рождения и не надеется на жизнь после смерти, развить те личные силы, которые ей не могло бы дать мировоззрение, озаренное духом. Сформировавшееся в одиночестве духовного мрака "сознание смерти" было тяжелейшим испытанием для развития сознания "я". И "я" не смогло бы выстоять в этом испытании, если бы в его душевных глубинах не действовал импульс Христа. Эпоха материализма — это погребение человеческого духа.

Если бы современный человек сделал вывод из своего научного мировоззрения, он должен был бы почувствовать, что он словно похоронен в пространстве и во времени. Законы природы превращают его в несвободное, детерминированное существо; он замкнут во временных границах рождения и смерти. Обе границы "я" хочет сегодня разрушить: в застывшей неизбежности законов природы оно хочет разглядеть обман и осознать себя свободным существом, хочет прорваться сквозь границы рождения и смерти и почувствовать себя вечным существом.