Оборванная переписка

Я убждена, что каждая женщина — Янусъ. У нея всегда два лица: одно для всхъ, другое для себя, и, конечно, гораздо боле сложное, чмъ первое. Оно видно чаще всего въ дневник, въ письмахъ… А вамъ не хочется знать, чмъ жила, чмъ волновалась ваша бабушка. Можетъ быть, настоящая ея жизнь была совсмъ не та видимая для всхъ жизнь, а другая, внутренняя, свидтели которой остались на пожелтвшихъ клочкахъ бумаги. Лучше сожгите ихъ скоре, но не оставляйте ихъ такъ валяться, вдь это все клочки женской души, женскаго сердца…

Что же съ Егорушкой? Какое можетъ быть осложненіе посл тифа? Отчего вы такъ неохотно отвчаете? Вы отдали ему ваши комнаты — значитъ не оттолкнули его отъ себя. Но неужели же этимъ можетъ ограничиться забота о ребенк у такого человка, какъ вы? Не врю, не хочу врить.

Мужъ опять ухалъ. Получилъ какую-то телеграмму и, сейчасъ-же ухалъ. И я одна со своими думами, дтьми и… дломъ. Я цлые часы провожу въ город, въ духот и пыли, потому что къ августу вся школа должна быть готова, и постоянно мучусь сомнніемъ: нужно-ли кому-нибудь это? Часы, дни, мсяцы уходятъ у меня на какое-то грошовое дло… Вы говорили, что личная работа всегда грошовая и получаетъ цну только, когда вдвинута въ общую работу многихъ. Вотъ и важно чувствовать, что она вдвинута въ эту общую работу… А вдь мы вс — сами по себ… И постоянно убждаешься, что никто никому не нуженъ… Исчезнетъ — это мсто затянется сейчасъ же, все равно какъ посл камня, брошеннаго въ воду:- нсколько круговъ, которые торопятся отойти отъ него подальше и — точно не было его… Въ дл это еще видне, чмъ въ семь. И, когда я думаю объ этомъ, у меня опускаются руки, дло мое мн кажется мертвымъ и я сама себ кажусь мертвой.

Вы скажете, что я въ такомъ настроеніи оттого, что мужъ ухалъ, и я его ревную. Нтъ, къ моему горю — нтъ… Я уже не ревную его. Нельзя ревновать чужого человка, а онъ сталъ совсмъ чужой мн. Я не знаю, о чемъ онъ думаетъ, чмъ озабоченъ, о чемъ плачетъ? Между нами мало по малу выросла высокая стна и эта стна ужасне всхъ мукъ ревности.

А тутъ еще вы — съ вашей правдой. Я сдлала страшное насиліе надъ собой, цинично написала вамъ всю правду и убила что-то мн очень дорогое. И зачмъ я измнила себ, измнила лжи? Я чую изъ вашего письма — что вы уже не прежній, я предчувствую, что потеряю васъ… Вы говорите, что я сопоставляю смерть и любовь. Да, — между ними несомннная связь и — когда мы говорили съ вами объ этомъ, я приводила много примровъ, какъ убійцы посл преступленія бгутъ къ своимъ возлюбленнымъ, какая потребность любви у тхъ, кто видитъ часто смерть… Но у васъ не то. Ваше воспоминаніе обо мн на кладбищ — сознаніе, что «все въ мір тлнъ, все въ людяхъ ложь…»

И это такъ.

В. Ч.

XL T. Горы, 7 іюня

Дорогой мой другъ!

Ваше настроеніе пугаетъ и огорчаетъ меня. Но я вспоминаю, что когда мы познакомились съ вами — вы точно такъ же изврились тогда во все, находили себя лишней и топили вашу тоску въ милліонахъ заботъ и всякого рода хлопотъ. Вы просто не находили покоя вашей душ. Вы сами не сознавали тогда, что вся причина была въ томъ, что вы ревновали мужа, вы страдали, но изъ самолюбія даже себ не признавались въ этомъ. Почти въ первый же нашъ разговоръ вы — какъ будто вря сами себ — говорили мн, что какъ тяжело вамъ жить безъ такого дла, которому можно было бы отдать вс свои силы, и называли вашу работу грошовой.

Кажется, тогда я и сказалъ вамъ о грошовыхъ длахъ то, что вы приводите въ вашемъ письм. И это — мое убжденіе. Нужно работать одному, но для всхъ. И съ этимъ не страшно ни разочарованіе, ни неудавшаяся личная жизнь. Нужно идти своей дорогой, свободному и… одинокому. Въ одиночеств — свобода и сила. И кто дойдетъ до него сознательно и спокойно — тотъ побдитъ.

И я не думаю, какъ думаетъ большинство мужчинъ, что альфа и омега счастья женщины въ любви къ мужчин. Если бы это было такъ — счастье было бы очень достижимо. Нтъ. У женщины почти всегда слишкомъ большая душа и ей тсно въ ея рамкахъ, и она мечется и расходуется на мелочи и часто презираетъ себя. Въ мужчин почти нтъ этой муки презрнія.

Въ тотъ вечеръ, когда я получилъ ваше письмо — я почему-то не могъ заниматься. Я долго стоялъ у бюро съ перомъ въ рукахъ, но не работалось. И я почти машинально поднялъ крышку и сталъ перебирать бумаги бабушки. Мн хотлось привести ихъ хоть во вншній порядокъ…. Я сначала старался не читать ихъ. Какое-то безсознательное чувство деликатности мшало мн… Жутко было лзть въ чужую душу, а письма, дневники, замтки, конечно, душа человка, похороненная въ нихъ…

Случалось вамъ разбираться въ старыхъ письмахъ? Вдь это — могилы, оттого и перечитывать ихъ всегда грустно.

Въ какой-нибудь записк вся душа живого существа, отдающая себя другой душ; въ нсколькихъ строкахъ — вся жизнь. И любовь, и счастье, и притворство, и злоба, и радость, и горе, и слезы, и улыбки — все то, что составляетъ душу человка — все погребено здсь… И все это лежитъ гд-нибудь мертвое, пыльное, никому ненужное.

Я все время чувствовалъ это, когда разбирался въ бабушкинихъ запискахъ. И не могъ оторваться отъ нихъ.