Очерки жизни в Киеве в 1919-20 гг.

После того как угомонилась немного Киевская черная сотня, мы стали жить в городе, под защитой добровольческих властей более или менее спокойно. Был один случай, правда, что большевистская флотилия подошла по Днепру совсем близко к Киеву и даже обстреляла его, по нам это объяснили случайным недосмотром берегового дозора, и это скоро было забыто, тем более, что человеческих жертв за собой почти не повлекло. Канонада несколько ослабела, да и мы к ней привыкли постепенно и нашли ей объяснение: «Да как вы то себе представляли, — говорили мы друг другу, — как только Киев будет занят, большевики сложат оружие и война прекратится? Ясно, что раз продолжаются военные действия, то и канонада иногда бывает слышна. Надо помнить, что Киев — это линия фронта».

Первого октября рано утром я проснулась от особенно близких разрывов. Я не придала. этому значения, мысленно повторила сама себе все только что приведённые объяснения и собралась заснуть дальше. В тот день как раз мне поставили в комнату керосиновую печку, и я радовалась непривычному в Киеве теплу.

Однако грохот поневоле действовал на нервы. Я встала, оделась. Все домочадцы уже собрались в зале, выглядевшей особенно разоренно и неуютно после того, как в ней очень долго квартировали большевистские части.

«Что случилось, в чем дело?» спрашиваем друг друга. Никто ничего не знает; говорят, какая-то банда подошла. близко к городу и обстреливают ее из Киева. «Да ведь стреляют не только отсюда, бывают и разрывы», — говорит другой. Надо вспомнить, что и тогда уже, и особенно теперь, не было ни одного киевлянина, не сумевшего бы отличить выстрел от разрыва и даже тот сорт орудия, из которого стреляют.

«Ну так что же? ясно, что банда отвечает. Ведь теперь у всякого мужика есть своя пушка».

Смотрим в окна. На улицах много народу, стоят, собравшись в кучку, воспитанницы Института с узелками в руках. Я выхожу из дому и спрашиваю их, что они здесь делают.

«Нас распустили домой», говорят они. «Отчего?» «Не знаем, отчего; кажется, большевики в городе, и мы не знаем, куда нам идти».

Мой брат, как раз в то время, купил квартиру в Пассаже и жил там, отдельно от матери и меня. Через несколько минут он является и накидывается на нас: «Вы еще здесь, забирайте скорее ценности и едем ко мне». «Да что же такое, наконец, случилось?» «Никто не знает, что именно, кто-то наступает на город; неизвестно, банда ли, или правильные большевистские части, и добровольцы уходят в Дарницу».

Начинается поспешное складывание вещей, брат торопит нас: слово банда всех особенно пугает; ясно, что первым долгом, как и вceгдa, пострадают Липки, где мы имеем несчастье жить. Наконец, собрались и переходим в Пассаж. Там начинаются обычные в таких случаях обсуждения, какая комната из имеющихся на лицо наиболее безопасная. Раздумывают над тем, с какой из четырех сторон света идет наступление, затем чуть ли не с компасом в руке эта сторона разыскивается. Теперь мы уже знаем, куда ядро попасть логически не должно, что отнюдь не мешает ему иногда именно там и разорваться. Некоторые киевляне имели ещё обыкновение заставлять окна матрасами, но мы до этого не доходили.

Мы усаживаемся все вместе в облюбованном нами помещении; идут обычные разговоры, высказываются догадки о том, кто эго пытается взять город; высчитывается количество воды и то, на сколько времени её может хватить. Жилец моего брата заходит к нам и предлагает изобретенный им способ утоления жажды, — сосать морковь. Я с негодованием отвергаю: лучше я сама пойду за водой на Днепр. «Все это одни разговоры, — философски говорит жилец. — Никуда вы не пойдёте, а сами придете ко мне за морковью».

Ночь проходит в приятном неведении того, кто на нас наступает, и что, в сущности, в городе происходит. Канонада стихла, только изредка раздается звук пулемета. Утром, часов в 10, я не выдерживаю и выхожу из Пассажа на Меринговскую^{1}. «Вы куда?» спрашивает меня прохаживающийся взад и вперед около дома добровольческий офицер, в походной форме, с винтовкой в руках. «К себе домой, на Левашевскую». «Лучше не ходите, неспокойно». «Разве там большевики?» «Нет, большевиков мы отогнали, но слышите стрельбу? Все-таки лучше не выходите». Действительно, пулемет раздается отовсюду. Я все-таки иду, слишком уж тяжело взаперти. Прихожу домой, и узнаю от знакомых, что вчера приходили большевики, съели наш обед, велели открыть наши шкафы, посмотрели, что в них, но ничего не взяли, сказали, что идут за возом, еще вернутся. Шкафы запирать запретили, видимо надеются поживиться, как следует быть. «Какие большевики? — удивляюсь я, — ведь сейчас в городе добровольцы!» «Не знаю, только вчера были большевики».