— Фея?! В тот самый день?! — изумился Ливси. — Да я поджидал тебя здесь почти три месяца, друг мой Джим, но ты не слишком спешил. Мы осатанели от скуки, мы перестреляли, наверное, половину здешних коз, — и решили сплавать на два-три дня к югу, где, по слухам, встречаются многочисленные стада китов-полосатиков. Неожиданно налетевший шквал и повреждение руля задержали возвращение еще на три дня. И, конечно же, именно в эти дни вы с Греем объявились здесь. Судьба.
— Жаль, что ваше прибытие, доктор, не станет сюрпризом для Грея… Светает, и скоро ему доложат о том, что шхун здесь стало две. Он может заявиться на «Красотке», и дать салют из нескольких залпов в честь прибытия старого знакомца.
— А кто ему доложит?
Я коротко рассказал о блокаде, о ее снятии, о том, что Грей и Смоллетт наверняка оставили хотя бы пару соглядатаев наверху, в лесу, — наблюдать за бухтой, заливом и нашими действиями.
— Решить эту проблему труда не составит, — заверил Ливси и громко сказал несколько слов на французском.
Подошел один из его людей, обликом разительно отличавшийся и от матросов-китобоев, и от двух друзей Ливси, тоже бывших офицеров армии Монкальма (о них речь впереди).
Доктор сказал еще что-то, вставляя во французскую речь слова неизвестного мне языка, звучащие непривычно для уха европейца.
Человек молча кивнул. Был он помладше доктора, но не намного, чуть выше среднего роста, худощав, лицо крайне редко отражало следы эмоций. На щеках красовались четыре шрама, по два на каждой, — именно красовались: одинаковые и расположенные симметрично, они не оставляли сомнений, что нанесены специально и добровольно. Я сразу понял, что передо мной один из друзей доктора из племени гуронов, — о них Ливси упоминал в своем письме.
Вот только мне всегда казалось, что коренные обитатели Нового Света одеваются иначе. Прямые черные волосы этого нетипичного краснокожего не украшали птичьи перья — их прикрывала заурядная фетровая шляпа с короткими полями. Длинный сюртук неопределенного серовато-зеленого цвета тоже был вполне привычного покроя. О происхождении индейца свидетельствовали лишь длинные брюки (замшевые и украшенные бахромой) и обувь (сплетенная из тонких кожаных полосок).
Еще несколько слов, еще один молчаливый кивок, гурон ловко соскользнул в небольшую узкую лодку туземного вида, привязанную к борту, — и вскоре она бесшумно заскользила по водам залива.
— Ну вот и всё… Грей не получит донесение. И, можно считать, что у него теперь двумя людьми меньше.
— А если он перестраховался и оставил четверых или даже пятерых? Ваш индеец даже не взял мушкет.
— К чему поднимать лишний шум? Жофрей справится и с пятью матросами, ты не представляешь, на что он способен в лесу.
— Жофрей? Странное имя для дикаря.
— Жофрей христианин, крестился по католическому обряду. А раньше его звали…
Нет, мне никогда не запомнить и не выговорить то, что произнес тогда доктор: Магуа-что-то-где-то-как-то-так… Не удивительно, что старина Жофрей крестился и взял нормальное имя, — а до того, небось, сам постоянно забывал, как его в точности зовут.
— Я, кстати, его крестный отец, — добавил Ливси.
— Вы католик, доктор? Не знал.
— Ну-у-у… все несколько сложнее. Видишь ли, друг мой Джим, я считаю, что Господу совершенно все равно, на каком языке мы молимся и по какому канону справляем обряды, — когда придет час, он будет судить нас за иные дела. В общем, я не совсем католик, но крестным отцом Жофрея стал, так уж сложилось.
Я ничего не понял в вопросе о вероисповедании доктора. Как можно быть католиком «не совсем»? А вот Жофрей, без сомнения, самый отъявленный папист… Но лучше уж так, чем в лесу молиться какому-нибудь деревянному столбу, покрытому резьбой.
— Я могу говорить с вами бесконечно, доктор. Но на моей шхуне уже, наверное, с ума сходят: капитан уплыл и пропал.
— Сколько у тебя там осталось людей?
— Четверо. — Я вздохнул. — Всего четверо….
— Я пошлю за ними вельбот. Соберемся все вместе и решим, что делать дальше.
— У вас найдется бумага и карандаш, доктор? Черкну записку Сильверу, а то ведь старый лис заподозрит ловушку.
— Ты все-таки взял его с собой?
Я знал, что этих двоих связывают странные отношения: и не дружба, и не вражда, а… не знаю, я никогда их до конца не понимал.
— Не смог отказать, — на всякий случай соврал я. — Старина Джон очень просился.
По-моему, доктор Ливси мне не поверил.
…Закончив короткую записку, я расписался (не знаю уж, кто толкнул меня под руку) не J. Hawkins, как меня научили в школе, и как я расписывался всегда. Поставил инициалы J. H. и пририсовал снизу затейливый росчерк, напоминающий морской узел.
Получилось далеко не так красиво, как у деда, но со временем непременно натренирую руку.
После нашей встречи мы говорили с доктором много, и обо всем, постоянно переходя с темы на тему: слишком долго не виделись, слишком о многом надо было рассказать друг другу.