Хлеб такой я знал и до блокады: С примесью мякины и коры. Ел его давно — у землепашцев, Бедняков тех мест, где начал жизнь. Чьей-то злобной, грешною издевкой Над священным делом землепашца, Над своим собратом человеком Мне казался тот нечистый хлеб. Как я ликовал, когда трещали Стародеревенские устои, Как негодовал, когда держался Темный мой земляк за прежний хлеб! Тот цинготный хлеб воскрес нежданно В дни войны в голодном Ленинграде, И такого маленькие дольки Получали люди умирая. Молодость моя, ты пригодилась — Я в расцвете сил встречал беду, Все превозмогая — боль и голод, Как и все здесь, не жалел я сил. Мне умелец мастер сделал зубы: — Вам свои испортила блокада, Этими вот ешьте на здоровье, Хлебы нынче добрые у нас! Я сегодня шел по Ленинграду, Вспоминал расцвет свой ненапрасный, Думал я о странах и о странных Пасторах и канцлерах иных. Им я говорю из Ленинграда: Не кормите вы сограждан ложью, Пощадите человечьи души, Не сбирайте дурней сеять ветер, Можем одолжить других семян. Люди сеют рожь и кукурузу, Люди сеют просо и пшеницу, Люди ценят честные, без лести, Словно хлеб без примесей, слова.
Всеволод Рождественский
* * *
Целый день я сегодня бродил по знакомым местам, Удивляясь тому, что их вижу как будто впервые. Чуть вздыхала Нева, поднимаясь к горбатым мостам, Вдоль проспектов цепочкой бежали огни золотые. Летний сад за решеткой качался в сырой полумгле, Чуть касалось щеки дуновенье просторного оста, И разбрызгивал лужи трамвай, отражая в стекле Клочья розовых туч да иглу над громадою моста. В этот вечер откуда-то хлынула в город весна, Рассекая все небо полоской зеленой и красной. И сверкала на Невском, шумела толпой сторона, Та, которая прежде была «при обстреле опасной». 1945
Гвоздики
Вдоль Невского автобусы гудели. Лилась толпа. Игла была ясна. Кто помнил, что когда-то при обстреле Была опасна эта сторона? Теперь здесь все привычно и знакомо. Но задержись, хотя б на краткий миг, Перед плитой на сером камне дома И огненным под ней пучком гвоздик. Кто положил их? Ленинградец старый, Бывалый ополченец грозных дней? Вдова, вся в черном? Юноша с гитарой? Или студентка с челкой до бровей? А может быть, девчушка, галстук красный Наследница и горя, и побед — Стояла здесь, на «стороне опасной», И слушала, что говорил ей дед? Текло с Невы дыхание прохлады, Витринами сверкал обычный дом Перед притихшей внучкою Блокады, Которой все казалось только сном. И ярче, чем снарядов посвист дикий, Давно похороненный в тишине, Пылали победившие гвоздики На этой солнцем залитой стене.