Пленник (СИ)

— Он напал на мой замок и перебил кучу людей. Он житель моего графства и теперь наводит ужас на королевство своими нападениями, а значит пятнает мою репутацию как правителя. Не скажу, что я в восторге от этого.

— Мне кажется, у тебя более личные мотивы, Мукуро. Ты так трогательно болел за своего бойца в его сражении против Грома.

— Я ставил на него. К тому же, вы правильно заметили — он мой боец. Логично, что я хочу его победы.

— Вот как… жаль, ты был далеко для того, чтобы я увидел выражение твоего лица, но вот то, как ты подорвался с места… Знаешь, не каждый так волнуется за своего бойца. Помнится, в прошлом году, когда от тебя выступал какой-то задохлик, ты так не переживал. Впрочем, ставил ты тогда на Грома, но за него ты тоже не так сильно волновался, хотя тот проигрывал где-то в половине всех своих боев.

— Что ж… Старею, становлюсь сентиментальным. Эмоции стало труднее сдерживать, к тому же, у меня стресс из-за постоянных проблем с повстанцами, и смятение из-за помолвки, — улыбнулся Мукуро. — Очень стыдно за такой срыв.

— Ну конечно. Извини, что подвергаю наши… приятельские отношения проверке. В качестве извинения позволю тебе взглянуть на тренировки бойцов, если хочешь.

Предложение с подковыркой? Сейчас Мукуро согласится, а Бел сделает свои не такие уж и бредовые выводы.

Черт, но соблазн велик, ведь на встречи дается всего ничего времени, а Мукуро свое уже исчерпал.

— А разве можно? Вроде бы правила запрещают.

— Эй, я же прин… король — мне все можно. Теперь даже больше, чем раньше, — с бахвальством произнес Бельфегор. Мукуро поймал себя на мысли, что тоже частенько называет его в мыслях по-прежнему принцем. — Я как-то хотел посмотреть на быт в Колизейских казематах, но меня едва не стошнило еще у входа, и я отбросил эту никудышную идею. А вот тебе, думаю, запахи антисанитария не мешают, ведь ты там частый гость.

— Да, мне интересно наблюдать за бойцами. Там они не такие, как выглядят на арене. Я воспользуюсь вашим предложением, спасибо.

— Да-да, — разочарованно помахал рукой Бельфегор и со скукой растекся по трону, сразу же потеряв весь интерес к нему.

Если бы Мукуро отказался или принялся возмущаться, ему наверняка бы понравилось больше: ведь это означало бы, что Мукуро пытается отвести от себя подозрения. Болеть за своего бойца не преступление, так что пусть этот недокороль утрет свой нос.

— Ах да, если ты убьешь ненароком кого-нибудь из стражи или бойцов, то ничего страшного, — чуть оживился Бел и широко улыбнулся.

— С чего бы мне кого-то убивать?

— Я же сказал — «ненароком». Мало ли что.

Мукуро нахмурил брови и, еще раз поклонившись, отошел. Что за игру ведет Бельфегор? Такое ощущение, словно он обо всем знал и видел насквозь.

Это чертовски бесило.

***

Хибари рывком сел на постели и зажмурился, пытаясь согнать наваждение. Перед глазами плясали цветные круги, и жутко болела голова, а от резкого движения заныли едва затянувшиеся ранения.

Он медленно лег обратно и свернулся, закутавшись в сырое покрывало. Немного знобило. И в носу заложило.

Он выиграл два боя. Но никакого удовлетворения от этого не получил.

После того… после того, что произошло после сражения с Громом, он ни разу не вышел в тренировочный зал, и отказывался выходить из камеры вплоть до того, что даже стража сдалась вытащить его наружу. Сначала его просто тащили, но он яростно отбивался, и его приходилось избивать, а потом в полубессознательном состоянии возвращать медикам. В конце концов, им надоело, и они просто перестали его трогать, хотя в отместку урезали порции еды. Впрочем, Хибари и ел мало, даже свои скудные обеды недоедал — как раньше.

Зато ему приходили яркие сны. Сны, в которых все хорошо, и он счастлив. Нередко рядом с ним был Дино, и было по-настоящему спокойно и легко. Порой, просыпаясь, он лежал подолгу, прокручивая в голове очередное видение, и было так тошно, что на деле все совсем по-другому. Он будто побывал в параллельной вселенной, где царила свобода, счастье и свет, а потом возвращался в свою мрачную реальность.

Иногда снились кошмары. Но к ним Хибари уже привык, они преследовали его с самой гражданской войны, и он научился не обращать на них большого внимания.

И очень часто он просыпался от явственного ощущения чьих-то рук на своем теле. Это было настолько отчетливо и реально, что он по несколько раз обходил камеру вдоль и поперек, в надежде забить до смерти невидимого смельчака. В скрипах дверей соседних темниц слышались вздохи и стоны, а смех проходящих мимо стражников неизменно казался похожим на смех Мукуро. Секундное замешательство, мимолетный отвратительный страх, а потом захватывающая с головой злоба, более-менее иссякающая после изнурительных одиноких тренировок.