По ту сторону свободы и достоинства

Неопределенность, которая окружает противодействие неаверсивным мерам контроля, может быть легко проиллюстрирована. В 1930-х годах казалось необходимым сократить производство сельскохозяйственной продукции. Закон о стабилизации цен на сельскохозяйственные товары уполномочил министра сельского хозяйства на «покрытие аренды и выплату пособий» тем фермерам, которые согласились выпускать меньше продукции — фактически, заплатить фермерам те деньги, что они могли бы получить от продажи продовольствия, которое согласились не производить. Было бы антиконституционно заставить их снизить производство, однако правительство утверждало, что оно лишь призывало их поступить так. Но Верховный суд признал, что положительное стимулирование может быть столь же непреодолимым, сколь и аверсивные меры, когда постановил, что «ничем не ограниченные полномочия выдавать пособия или отказывать в них — это полномочие принуждать или уничтожать»³⁰. Хотя позже это решение было аннулировано, когда Суд постановил, что «считать мотив или соблазн равносильными принуждению означает погружать закон в бесконечные трудности»³¹. И некоторые из этих трудностей мы здесь обсуждаем.

Этот же вопрос возникает в случае, когда правительство проводит лотерею, для того чтобы увеличить доходы бюджета, вместо того чтобы поднять налоги. В обоих случаях правительство получает одно и то же количество денег от своих граждан, хотя не обязательно от одних и тех же. Проводя лотерею, оно избавляется от определенных нежелательных последствий: люди переезжают, чтобы избежать высокого налогообложения, или контратакуют, вынуждая уйти в отставку правительство, которое ввело новые налоги. Лотерея, обладая преимуществом режима подкрепления с вариативным соотношением, не имеет этих негативных эффектов. Единственными ее противниками являются люди, которые выступают против азартных игр в принципе, и те, кто играет изредка.

Третьим примером может служить практика, когда заключенным предлагают стать добровольцами при проведении потенциально опасных экспериментов, например, при тестировании новых лекарств. Взамен им обещают лучшие условия содержания или сокращение срока. Любой был бы против, если бы заключенных принуждали к участию в таких исследованиях, но действительно ли они свободны, если их положительно подкрепляют, особенно когда обещание улучшить условия или сократить срок исходит от государства?

Проблема часто возникает и в более тонких формах. Говорят, например, что неконтролируемые контрацептивные услуги и аборты не «дают неограниченную свободу рожать или не рожать, потому что они стоят времени и денег»³². Неимущим членам общества, для того чтобы у них мог быть действительно «свободный выбор», следует предоставлять компенсацию. Если справедливая компенсация полностью покрывает время и деньги, которых требует практика контроля рождаемости, тогда люди действительно будут свободны от контроля со стороны потерянного времени и денег, но и в этом случае то, будут у них дети или нет, зависит от других обстоятельств, которые не были конкретизированы. Если нация щедро подкрепляет практики контрацепции и аборта, то до какой степени граждане свободны в вопросе деторождения?

Неопределенность по поводу положительного контроля очевидна в двух комментариях, которые часто встречаются в литературе свободы. Так, в ней говорится, что, хотя поведение и является полностью детерминированным, все-таки лучше, если человек «чувствует себя свободным» или «верит в то, что он свободен». Если сказанное означает, что лучше осуществлять контроль таким образом, чтобы у него не было аверсивных последствий, то с этим можно согласиться. Но если это значит, что контроль должен быть таким, чтобы против него никто не восставал, то возможность существования отсроченных аверсивных последствий упускается из виду. Второй комментарий кажется более подходящим. «Лучше быть рабом, осознающим, что он раб, чем счастливым рабом». Слово «раб» проясняет природу предельных последствий, которые здесь обсуждаются: они эксплуататорские и, таким образом, аверсивные. Собственные страдания — вот что должен осознать раб, а система рабовладения, которая устроена настолько хорошо, что не вызывает протестов и бунтов, представляет собой настоящую угрозу. Литература свободы устроена таким образом, чтобы заставить людей «осознать» аверсивность контроля, но выбранные ею методы не могут спасти счастливого раба.

Жан-Жак Руссо, один из наиболее великих представителей литературы свободы, не боялся силы положительного подкрепления. В своей замечательной книге «Эмиль» он дает следующий совет учителям: