Под грозой и солнцем

До сих пор Васселею везло, хотя в каких только переплетах он не был. Не иначе, как помогали молитвы матери. Они же охраняли от пули и младшего сына, Рийко, который воевал на стороне красных. Только третьего сына, Алексея, не сберегли молитвы — его убила война. По привычке даже теперь, продвигаясь сквозь метель, Малание шепотом просит о чем-то бога.

Еще вчера белые солдаты, заняв деревню, начали шарить по домам и забирать все, что найдут: где картошку, где последнего барана, где телку. Коров уже ни у кого не было, только у Малание. Корову сохранил тот же бог-кормилец и, кроме него, бумажка с печатью от главнокомандующего белых. В доме солдата «освободительной армии Васселея Антипова, — говорилось в ней, — нельзя ничего отбирать». В деревне не раз бывали и красные. Для них приготовлена другая бумажка — от командира Рийко. Сама Малание читать не умела, но безошибочно знала, какую бумажку кому показать. Бумажка Рийко лежала за иконой с левой стороны, бумажка Васселея — с правой. Главное, не перепутать.

И все же Малание не очень-то доверяла этим бумажкам. Вот почему она спозаранку, увидев, какая разыгралась непогода, пошла будто ригу смотреть, а сама встала на лыжи — да в лес: прятать последний мешок ячменя.

Вдруг Малание замерла. Сквозь сетку метели перед ней темнела лосиха. «Ох, был бы со мной муженек с ружьем, вот бы разжились», — подумала старая карелка. Но тут же ей стало стыдно. Лосиха повернула большую умную голову с настороженными ушами и уставилась на Малание темными печальными глазами. Из-за лосихи с любопытством выглядывал маленький лосенок на тоненьких ножках. И Малание залюбовалась ими. Потом она вздохнула и сказала вслух:

— Уходите, уходите подальше в лес. Слишком много ружей завелось у людей. И ружей, и зла.

Лосиха, словно поняв страшный смысл сказанного, двинулась в чащу.

Кончился лес, впереди болото, а за ним маленькое озерцо. Там, на островке, в широкой расщелине скалы стоит хибарка. Муж сколотил ее еще в годы юности. О существовании хибарки мало кто знал. А теперь, когда все занесено снегом, найти ее постороннему просто невозможно. Но Малание уверенно нащупала рукоятку деревянной лопаты, открыла дверь и на четвереньках вползла внутрь. Маленькая печурка, сухие дрова, спички, соль, на полу — ушат с соленой рыбой, сундук и корзинка с одеждой и ценными вещами — все было в порядке. После бурана ей показалось здесь тепло и уютно.

«Вот где бы теперь жить всей семьей! — вздохнула она. — Ни войны, ни ненависти, покой и благодать!» Мечта, конечно… Вся семья и не поместилась бы тут. Да и где она, семья-то? Двое сыновей на фронте друг против друга воюют, третий — в могиле, старика ездовым забрали белые. Дома только невестки с внучатами.

Малание достала из ушата соленую рыбу, неторопливо поела и запила молоком из бутылки, которую вытащила из-за пазухи. Осталось только затащить сюда мешок — и можно в обратный путь. Вдруг она заметила на полу под хвоей бугры льда. В оттепель снег растает, потечет. Это не годится для ячменя. Поставив на ушат сундук с одеждой, она выбралась из хибарки, завалила снегом дверь и принялась рыть яму. Потом передумала, разгребла снег на уступе скалы, поставила туда мешок вместе с санками и все снова засыпала.

Уже наступили сумерки, когда Малание приблизилась к деревне.

— Стой, кто идет? — раздался громкий окрик на финском языке Солдат, одетый в белый халат, стоял за деревом с винтовкой наперевес.

— Убери, убери ружье-то, — заворчала женщина. — Тут все знают, кто я, а тебя вот никто не знает, кто ты и зачем ты здесь.

— Стой, стрелять буду!

— Ну и стреляй. Вам это привычно. Не я первая, не я последняя.

— Не стоит пули тратить на старуху, — возразил другой солдат, видно командир какой-то, и обратился к Малание: — Мы тут не с бабами воюем, но если ты шпион большевиков, тогда пеняй на себя. А ну, пошли в деревню!

Дом Малание был полон солдат. Испуганные внучата сидели на печке, невестки суетливо хлопотали по хозяйству.

— Бабушка пришла! — обрадовались внучата. — Гостинцы принесла?

— Принесла, принесла. — Бабушка протянула было им берестяной кошель, но солдат выхватил его из рук:

— Ну-ка, посмотрим, какие гостинцы и от кого принесла.

— Возьми, подавись чужим добром! — буркнула Малание. В кошеле была только соленая рыба и пустая бутылка из-под молока.

Вошел командир взвода. Солдат доложил:

— Задержана хозяйка. Возможно, ходила к красным. Там ее младший сын.

Командир хмуро глянул на Малание, покосился на икону, за которой, как он знал, хранилась бумага главнокомандующего, и обругал солдата:

— Болван! Надо было пристрелить ее на месте, когда уходила из деревни, а не разыгрывать героя, когда она вернулась. Ты поняла, хозяйка, что будет, если еще раз отлучишься?

Вошли озябшие часовые и потребовали чаю. Но только что поставленный самовар и не думал кипеть.

— Не могла раньше сообразить…

— А мы по своему времени живем, — ответила Малание. — Прислугой еще не привыкли быть!

Продрогшие солдаты так и не дождались чаю: началась перестрелка.