Под грозой и солнцем

Когда у братьев и сестер разные судьбы, они мало связаны друг с другом. У каждого своя дорога… Только мать одна не может уйти в сторону от судьбы детей. Только она одна до конца жизни всем сердцем связана с их радостями и их горем. И мать является тем звеном, где соединяются и скрещиваются разные дороги детей. Вот и сегодня. Сидят две дочери, сын и невестка за одним столом, а когда они снова встретятся и встретятся ли вообще? У нее уже четверо внуков. Трех, что в Финляндии, она еще не видела. И увидит ли? Правда, дочь приглашает в гости. Но сойдутся ли пути всех внуков, двоюродных братьев и сестер?

Мать сидела молчаливая, задумчивая — у нее свои думы, материнские.

Рассказ Веры о всех перипетиях ее жизни мать слушала иначе, чем сын, невестка и Анни. Те с интересом, как слушают рассказы о другом мире, о другом укладе жизни, о других обычаях. А мать — с болью за страдания и унижения, которые испытала дочь. Она понимала ее, понимала, как могло случиться, что солдат вражеской армии, пройдя через страдания и тяжелые испытания, стал другом ее родины и как такой человек стал близким, и родным Вере. Каково ей, когда дети растут там, а родные здесь! По-матерински понимала и то, что Вера изменить свою судьбу уже не сможет.

Проще и короче были жизненные пути Василия, Анни и Ирины. Тоже нелегкие, но прямые и ясные пути. Тяжелым было детство в эвакуации. Не хватало жилья. Пришлось самой стать и плотником и столяром, чтобы отремонтировать на зиму холодную комнату. Работала днем на лесозаготовках, а вечерами ухаживала за детьми, часто болевшими от холода и недоедания. Вернулись в родные края, а дома нет — только печные трубы торчат. «Ничего, — подумала она тогда, — если озеро на месте, все остальное уладится». И верно — озеро было на месте, и жизнь пошла своим чередом. Она стала лучшей дояркой, почетным человеком. Детей вырастила, помогла получить образование. Теперь на пенсии, но то и дело ходит на ферму, которая так и осталась для нее вторым домом…

И, конечно же, в воскресенье с самого утра повела дочь на ферму, показывала и рассказывала, что и когда построено, что, как и когда механизировано…

А время шло. Прошло воскресенье, наступил понедельник. Вера притихла, мать сидела унылая. Разговор уже не клеился. Вздрогнули, когда во двор въехала легковая машина.

Почему-то стало слышно, как тикают стенные часы. Вчера и позавчера их не было слышно.

Вера взглянула на чемоданы. Ей захотелось спрятать их, выбросить. В чемоданах была поношенная одежда, старая обувь, которую собирала свекровь:

— Возьми, пригодится, пусть видят, что ты едешь туда не с пустыми руками, не так, как к нам приехала…

Теперь ей было неловко, стыдно. Что с ними делать?

А родные, поблагодарив, вынесли вещи куда-то в кладовку. В обратный путь у Веры набралось много подарков: телевизор, радиоприемник, фотоаппараты детям.

— Пусть видит свекровь, — говорила сквозь слезы Вера, — что у меня побогаче родня. Пусть это будет моим приданым, запоздалым, но все же приданым…

Поздно вечером с нового вокзала Петрозаводска отправлялся поезд на Ленинград. С ним уезжали туристы из Финляндии. На вокзале пели на прощание, говорили о новых встречах в Хельсинки, в Петрозаводске.

А в стороне от других снова плакали старая и три молодые женщины…

Перевод автора.

В ГОСТЯХ У СЫНА

Над темным лесом вспыхивало северное сияние, колыхаясь гигантскими бахромчатыми занавесами, лентами и гирляндами, беспрерывно меняя очертания. В лесу звонко потрескивало, словно кто-то ломал обледенелые сучья, — это трещали от мороза стволы деревьев.

На окраине рабочего поселка механизированного лесопункта остановились два лыжника. Богатырского роста старик в просторном ватнике, с большим, туго набитым рюкзаком за спиной, снял рукавицы и погладил длинную оледеневшую бороду. Осторожно снимая сосульки с бороды, старик посмотрел на огни поселка и тихо, почти с досадой сказал своему спутнику:

— А еще говорят — чуть ли не город!

— Городов не видели, вот и говорят, — усталым голосом промолвил его спутник, хилый старик в меховой шапке шириной почти с его плечи. Из-под шапки торчали острый нос и клинообразная маленькая бородка. — Какой же это город!

Под ярким светом луны и северного сияния домики поселка казались игрушечными. Огни электрических лампочек на фоне сверкающих сугробов были едва заметны. У ближайшего домика визгливо потявкивала собака. Где-то звонко скрипели сани и приглушенно шумел какой-то мотор.

— Ну что ж, пошли! — Рослый старик чуть наклонился вперед и, легко оттолкнувшись палками, сразу очутился на двадцать шагов впереди товарища.

Они шли по широкой, с высокими снежными валами по обеим сторонам, улице. Второй лыжник наконец догнал товарища и спросил:

— Ну, где же он живет, сын-то твой?

Они в нерешительности остановились.

— Пишет, что вторая улица, потом налево второй дом. А где тут первая и где вторая улица? Три года тому назад я здесь с ружьем ходил. Сплошной лес стоял. А теперь — видишь, что настроено!

По улице шел пешеход с высоко поднятым воротником.