Под грозой и солнцем

В те дни ухтинские деревни были охвачены пожаром войны. Захватчики, отступая под натиском молодой Советской Армии, грабили и сжигали карельские деревни, уводили на запад скот, увозили наше добро, угоняли тысячи стариков, женщин и детей.

Мне тогда было шесть лет. В памяти остались лишь отрывочные картины этого мучительного пути. Грудные дети замерзали… Над ними рыдали и причитали матери.

Богачи, имеющие по нескольку лошадей, мчались быстро под звон бубенцов, везли много имущества. Медленно и мучительно продвигались бедняки, простуженными голосами понукая жалких кляч. Сердито и тревожно покрикивали на отстающих солдаты и офицеры.

У моей матери не было лошади. Меня везли по очереди на санях знакомые и незнакомые люди.

Помнится, как по заснеженной дороге на Верхнем Куйто усталая женщина с трудом тянула за собой маленькие саночки, на которых сидел ребенок и умолял мать идти быстрее. А когда добрались до деревни, ребенок молчал. Он был мертв.

В городе Каяни карел группировали, чтобы отправить в специальные лагеря. Люди продавали последнее из скудного скарба, чтобы купить железнодорожные билеты и ехать куда глаза глядят, лишь бы избежать лагерей. На станции мы ожидали ночного поезда.

Многие из нас впервые видели железную дорогу и вагоны. Когда поезд подошел, одна из женщин полусерьезно, полушутя закричала:

— Ой, люди добрые, дом идет, второй идет… Ох, целая деревня! Бегите!..

Мы сели в эту «деревню» и поехали, сами не зная куда. Под вечер следующего дня, вблизи города Тампере, один тучный пассажир, с любопытством поглядывая на нас, обратился к моей матери:

— Куда рюсси едут?

«Рюсси» — это обращение считалось у белофиннов в те годы оскорбительным, адресовалось не только русским, но и карелам, а также финнам-красногвардейцам.

— Едем искать хлеба и работы, — ответила мать.

Толстяк еще внимательнее осмотрел нас и спросил, что умеет делать моя мать.

— Землю пахать, косить, за скотом ухаживать — все умею, — сказала она.

— Ладно, поедем ко мне. У меня есть для вас хлеб и работа.

На станции Кангасала нашего нового хозяина ждала подвода. Через некоторое время мы подъехали к приходу Пялькяне, где раскинулось имение крупного землевладельца Лемола. Оно занимало почти весь большой полуостров на берегу озера Малласвеси. Массивное здание на каменистом грунте разделено на две половины. В одной, которая представляла собой огромную избу, жили батраки и батрачки. О размерах этой избы можно судить хотя бы по тому, что зимой здесь одновременно мастерили лодку и сани. В другой половине, где было несколько комнат, размещались хозяин, хозяйка и четыре их сына.

Больше десяти лошадей ежедневно запрягали батраки. За десятками коров ухаживали батрачки. Работы хватало всем. Весной, когда скот выпускали на пастбище, даже и мне, шестилетнему мальчонке, находилось дело. Вместе с душевнобольным безродным подростком я пас стадо. Престарелых и калек в те годы в Финляндии обычно содержала какая-либо община, приход. За этого мальчика, «проданного с аукциона», хозяин ежегодно получал от прихода известную сумму на содержание, но мальчик работал на землевладельца, ничего не получая, кроме скудных харчей и заплатанной одежды.

Осенью я пошел в школу.

Почти все преподавание в начальных классах было построено на примерах войны. Ученикам предлагали решать задачи, содержанием которых была война. На уроках географии изучались карты с восточными границами Финляндии у Белого моря, куда не раз устремлялась финская военщина и откуда каждый раз она обращалась в бегство. Уроки истории проходили в рассказах о войнах. По улицам маршировали шюцкоровские отряды, готовясь к новой войне.

По ночам мы с матерью мечтали о суровых родных берегах озера Куйтто, которое, казалось, осталось за тридевять морей. Мы жили на чужбине. Это были для меня первые удары войны.

Моей учительницей была добросердечная барышня Мартта Салонен. Когда сынки крупных хозяев дразнили меня «рюссей» или «рюсюляйнен» (русский оборванец), учительница часто после уроков уводила меня в свою комнатушку, угощала чашкой кофе с булкой, а иногда и конфетами.

Так прошли годы, и вот настал долгожданный день нашего возвращения на родину…

Ухтинские деревни застраивались, восстанавливались. По Куйтто поплыли первые пароходы и моторные лодки… А вскоре мы, ватага подростков, неслись по бурным порогам реки Кемь навстречу новой жизни, на учебу в Петрозаводск, к труду, к боям…

Кажется, все это было совсем недавно, а как много за эти годы унесла воды река Кемь, как много пролито пота и крови нашими людьми, как изменились они сами и наш край! У людей моего поколения появилась седина на висках. Но главные изменения не только в этом. Народы мира по-новому смотрят на жизнь, на войну и мир.

И вот весной 1957 года я в составе советской делегации деятелей культуры поехал в Финляндию на празднование девятой годовщины со дня подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Финляндией и Советским Союзом.