Под грозой и солнцем

Нине трудно понять, почему девушки чуждаются ее…

Нельзя, конечно, мириться с поведением молодой девушки, которая не хочет работать, не может найти места в жизни. Но в том, что она в Аштахме, есть и вина других. Мы не знаем, как вербовщик Арапов справляется с контрольными цифрами по вербовке кадров в лесную промышленность республики, но, как бы много он ни вербовал, трудно согласиться с методами его работы. Не лучше ли откровенно рассказать людям о всех трудностях, которые могут им встретиться в наших лесах и всюду, где кипит жизнь, не лучше ли вести агитацию прежде всего за труд, созидательный, самоотверженный, единственный источник всех благ общества. Пусть в списках вербованных не будет Нины Каневой и ей подобных, от этого не пострадает выполнение производственных планов, а, наоборот, будут сэкономлены государственные средства.

А «искателям счастья» надо сказать: оно там, где человек трудится…

Но вернемся на просторы Тикшозера, где режет волны катер «Искури», на палубе которого сидит наш пассажир.

Вдали показался небольшой населенный пункт, расположенный на скалистом полуострове северного берега Тикшозера. Вскоре катер подошел к пристани, которой была гладкая скала с бревенчатым настилом.

Здесь, в поселке 25-го квартала, все на скалах — и жилые дома, и магазин, и даже многочисленные радиоантенны прикреплены тросами к скалам. Приход катера здесь большое событие. К пристани прибежали почти все, кто свободен от работы, — домохозяйки, дети, работники столовой и магазина. Рабочие же в будние дни находятся на так называемых «летних квартирах», в двадцати километрах от поселка, где ведутся лесозаготовки. Лишь высокий худощавый старик Иванов остается в поселке — мастерит сани, волокуши, топорища. В солнечные дни старик предпочитает работать не в мастерской, а под открытым небом.

— А зимой как тут добираться до Аштахмы, на санях, что ли? — уныло спросил наш пассажир столяра Иванова.

— Чего? — переспросил тот. И когда пассажир повторил вопрос, старик суховато ответил: — На санях, а то как же? Да мы редко ездим. Зачем нам Аштахма? Привозят что нужно. А зимние делянки вон там, недалеко, — старик кивнул в сторону леса.

Оставив приехавшего беседовать со старым столяром, я пошел по поселку. Около магазина я встретил Хельми. Она уже успела переодеться с дороги. Свежий румянец играл на ее щеках.

— Как дочурка, здорова? — спросил я.

— Пойдемте, увидите. Чаю попьем. Вам предстоит еще долгий путь. Пойдемте…

Я знал — отказаться нельзя. В Карелии это означает нанести оскорбление гостеприимным хозяевам. Я последовал за Хельми.

Просторная комната была хорошо обставлена. Никелированные кровати, новые стол, стулья, шкаф. На специальной тумбочке красовался батарейный радиоприемник. Дочурка Хельми еще не осознала законов гостеприимства. Увидев чужого дядю, она угрожающе сморщилась, готовая вот-вот расплакаться. Хельми взяла ее на руки. Мать Хельми, еще не старая женщина, хлопотала у обеденного стола.

— Отведайте рыбника, калиток, — радушно говорила она.

Муж Хельми, Алеша, электропильщик, находился на летних делянках.

— Хотя сегодня и не суббота, но он вечером обязательно приедет, — Хельми радостно улыбнулась.

— Он тоже здешний?

— Нет, из Белоруссии. Приехал по вербовке. Но теперь здешний.

— Значит, понравилось ему в Карелии?

— Как видите. — Задорно засмеявшись, Хельми крепче прижала к груди дочурку.

Через час с небольшим снова застрекотал мотор «Искури». Катер взял курс на «летние квартиры». Теперь он шел по проливам, местами таким узким, что моторист должен был то и дело снижать скорость, чтобы судно не врезалось при поворотах в прибрежные скалы. Они здесь такие высокие, что, стоя на палубе, нужно сильно запрокидывать голову, чтобы увидеть вершины.

Немногим больше часа пути — мы увидели дымок, курившийся над 25-м кварталом.

— Вот и приехали! — звонко выкрикнул капитан, когда катер пришвартовался к незамысловатой пристани.

Нас встретила миловидная стройная девушка в легком летнем платье.

— Это Галя — наша маленькая хозяйка большого дома, — отрекомендовал ее начальник лесопункта, — повар на летних квартирах.

— И кладовщица, и официантка, и судомойка, — добавила Галя.

От берега мы направились по крутому каменистому склону и углубились в сосновый бор. Вскоре мы очутились перед двумя зданиями оригинальной конструкции: они были возведены из фанеры, прибитой к легко переносимым стойкам, потолок подбит толем, пол земляной, когда-то покрытый ягелем, но мох вытоптали, и он сохранился только под кроватями.

Одно из зданий для мужчин, другое — для женщин. В маленькой пристройке — кладовая повара. Кухня и столы стояли под открытым небом. Это были действительно «летние квартиры».

Галя подхватила ведра и с веселой песней побежала по крутому спуску к проливу. Ей, как и Нине Каневой, всего восемнадцать лет. Она тоже из Днепродзержинска. Впоследствии, когда мы разговаривали с Ниной, та усмехнулась и не то с завистью, не то с осуждением сказала:

— Гале везде хорошо, она такая! Ее хлебом не корми, только дай песни попеть. Я ее давно знаю. Хм… Собирается остаться в Карелии.