Под грозой и солнцем

Заведующий красным уголком сдержанно кивнул Ларинену и отвернулся, хотя раньше был с ним необычайно приветлив. Вейкко пожал плечами. Партийная организация обязала заведующего работать днем в поле, за что он и был сердит на Ларинена.

В клубе были и прибывшие из райцентра служащие. Нина Степановна стояла в углу у дверей.

— Почему не танцуете? — спросил Вейкко.

— Где мне теперь танцевать, — ответила Нина Степановна. — Я уже не такая легкая, как Ольга.

Сестра кружилась в паре со Светланой так быстро, что ее золотистые волосы развевались, как на ветру.

— Пойдемте на улицу, — предложила Нина Степановна. — Здесь душно.

Они вышли на крыльцо. Вейкко вынул портсигар и протянул Нине Степановне. Она смутилась, оглянулась вокруг, но папиросу взяла.

— Что нового в управлении?

— Ничего особенного. Знаешь, пошли к нам, посидим, поговорим. Ты вроде тоже не собираешься танцевать? — Нина Степановна, кажется, впервые обратилась к Вейкко на «ты».

Они направились к дому Теппаны Лампиева.

— Нина Степановна, вы куда? — услышали они голос Светланы. Девушка стояла на крыльце и с любопытством смотрела им вслед.

Ничего не ответив, Нина Степановна вдруг схватила Вейкко под руку и прижалась к нему, продолжая идти вперед. Потом она расхохоталась.

— Пусть Светлана увидит и расскажет в городе! Уж то-то поревнует твоя Ирина!

Вейкко это ничуть не забавляло. Он думал о другом: надо бы сходить к председателю и поговорить о Хиллопелто и Ольгиных планах. Но его, наверное, нет дома, опять на рыбалке. Вейкко пошел к Нине Степановне.

Избушка Теппаны была одной из самых захудалых в деревне. Пол в сенях провалился, а дверь так подгнила и расшаталась, что ее пришлось в нескольких местах залатать кусками ржавого железа. В домике было только два крошечных, низко посаженных оконца. Нине Степановне пришлось зажечь свет, хотя на улице было еще светло.

Стены в комнате почти сплошь были заклеены плакатами: между окнами висел посвященный Дню советской артиллерии, а рядом примостились пушистые кролики — внизу надпись: «Разводите кроликов!»

— Садитесь сюда, на кровать, — сказала Нина Степановна. — А то эти скамейки у папаши могут легко развалиться, как и весь дом.

Она придвинула стол к кровати, принесла самовар и села напротив Вейкко.

— А где же дядя Теппана? — спросил он.

Она засмеялась.

— Разве он может усидеть дома, если родная дочь водкой его угостила!

Нина достала из шкафа начатую бутылку.

— Тут еще и для гостя осталось.

Она тоже немного выпила.

— Как там новый прораб? — спросил Вейкко, старательно сдирая кожицу с соленого окуня. — Дали ей комнату? У нее ведь ребенок.

— Подумать только, такая молодая — и уже ребенок! Дали ей отдельную комнату. Правда, очень маленькую.

— Интересно, приступили уже к строительству нового крыла на нашей улице?

— Экскаватор роет там котлован… Знаешь, Вейкко, мне не нравится, что они все время зубоскалят о твоем огороде. Конечно, в шутку, но здесь что-то не так. По-моему, начальник тебя недолюбливает.

— Какое это имеет значение?

Нина налила ему еще водки.

— Не говори так, это имеет большое значение. Ты слишком прямой человек. Конечно, таким и нужно быть, но иногда следует сдерживать себя, говорить спокойнее. А помнишь, как ты разгорячился на последнем партийном собрании?

Ларинен хорошо помнил это собрание. На повестке дня стоял вопрос о выполнении плана строительства. Он выступил тогда очень резко против перерасхода средств и стройматериалов. Он сделал вывод, что они просто обманывают государство и что начальник стройуправления относится к этому равнодушно, хотя прямо на его глазах из государственного кармана крадутся десятки тысяч рублей.

— Слово может иногда ранить человека сильнее, чем нож, — продолжала Нина. — Ведь можно было высказаться спокойно и вежливо, как делает наш начальник. А если он и скажет что-нибудь резкое, то всегда с шуточкой. Ты слишком вспыльчивый, Вейкко. Но зато у тебя есть одна черта, какой нет у многих наших в управлении. Вот и сейчас ты первым делом спросил, получила ли Надежда Павловна комнату. Ты любишь людей, заботишься о них, умеешь поговорить с простым человеком по-хорошему, по-человечески…

Вейкко молча слушал Нину и про себя думал, что это, пожалуй, верно. Люди и их жизнь всегда были у него на первом месте. Еще в армии.

— Не все умеют оценить это, — говорила Нина. — Ведь бывают очень грубые люди… Да, например, председатель этого колхоза. Подумай только, нас приехало пять человек — помогать колхозу, а он даже не поздоровался с нами. Спросил только, есть ли у нас сапоги. Спасибо и на этом. А вот ты на его месте поступил бы совсем иначе.

Редко приходилось Вейкко слышать такие теплые, дружеские слова. У него приятно защемило сердце.

Их задушевную беседу прервал Теппана. Увидев Вейкко, он обрадовался:

— Пришел, значит. А то я уж подумал, что это ты не заглядываешь? Кто ни заедет из начальства к нам в деревню, всякий зайдет ко мне поговорить о делах, посоветоваться. Давай и мы потолкуем. Нина, поставь-ка гостю бутылочку, которую привезла.