Под грозой и солнцем

Придя домой, она хотела накормить сына, но он так увлекся медвежонком, что не хотел ни о чем слушать. Понемногу глаза мальчика начали слипаться, и мать уложила его в постель.

После ужина Надя принялась за работу. С улицы доносились задорное пение под гармонь и звонкий смех. Она закрыла окно и задумалась: почему все-таки большинство бумаг подписано Лариненом, а не начальником управления?

На стройку уже затрачено столько средств, что дом должен быть готов и тридцать семей могли бы давно справить новоселье.

С улицы все еще доносились звуки гармони. Но Надя старалась не слушать. Для нее сейчас были важны только эти бумаги, рассказывающие о стройке, и покой маленького сына, крепко спавшего в своей кроватке.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Экскаватор насыпал высокий земляной вал, почти до половины заслонив низенькие окна домика Лариненов. В комнате было сумрачно, хотя на улице светило яркое весеннее солнце.

Две старые карелки сидели за столом, пили чай и угрюмо посматривали в окна, из которых не было видно ничего, кроме желтоватого песка да узенькой полоски синего неба.

Обе были родом из Кайтаниеми. Наталья Артемьевна — мать Вейкко Ларинена — и Окафия Осиповна — мать Нины Степановны. В деревне их просто называли Яковлиха и Теппаниха, что означало — жена Якова и жена Теппаны. Теппаниха частенько забегала сюда поболтать, благо времени у обеих было вдоволь, и к тому же у Яковлихи был большой самовар.

Теппаниха любила вспоминать прежние времена. Вот и сейчас она заговорила с глубоким вздохом:

— О-ох, и было же раньше сига да ряпушки!

— Ой, было, матушка! Было! И не говори! Никогда-то рыбка не переводилась, — подтвердила Яковлиха.

На самом же деле в их домах никогда не бывало много рыбы. Обе семьи жили в те «прежние времена» впроголодь.

Яковлиха придвинула гостье подрумянившийся сиговый рыбник:

— Ешь, гостьюшка, ешь!

И гостьюшка ела, похваливая старые времена.

— Было этих сигов во время нереста! Помню, идем мы, бывало, со стариком домой после лова, а спина так и гнется под кошелкой.

Яковлиха хорошо помнила, что в хозяйстве Теппаны сроду не бывало сетей и лодки. Чужие были снасти, чужая лодка, и чужой была рыба у Теппаны.

— То-то было времечко! — расчувствовалась Теппаниха. — Помнишь ли, как Теппана ко мне сватался — К дому на паре лошадей подкатывал?

— Как же, помню, — поддакнула Яковлиха, хотя хорошо знала, что у Теппаны никогда не было своих лошадей. А если и были бы, то навряд ли он поехал к Окафии на лошадях, ведь жили они совсем рядом.

Теппаниха и сама понимала, что Яковлиха помнит, как все было, но что она могла поделать с собой, раз ей так хотелось приукрасить прошлое. Свою ушедшую молодость вспоминали старушки, а не сигов и лошадей, которых у них и в помине не было. Они угрюмо посматривали на желтоватую песчаную груду перед окном, и им невольно вспомнился синий простор родного озера Сийкаярви. Яковлиху уже давно угнетал полумрак в доме, и она сердито сказала:

— Вовсе заслонили божий день!

— Что и говорить, весь свет перевернули, — подхватила было Теппаниха, но тут же принялась за свое: — Тяжелые были прежде кошелки с рыбой, но была и сила…

— Была, матушка! Да не стало больше той силы! — вздохнула Яковлиха.

Нет, они не сетовали на свою немощь. На что им здесь, в городе, сила? Их просто мучило безделье. Особенно Яковлиху. В прошлом году у нее был огород, была и забота: то грядки прополоть, то картошку окучить, а в жаркие дни и полить. Да еще и обед для семьи приготовить. В хлопотах время проходило незаметно. А теперь… Не стало огорода, невестка ушла из дому, сын в колхозе. На душе у Яковлихи было тоскливо, а время тянулось медленно. Почему бы не поболтать от скуки с односельчанкой, не вспомнить молодые годы?

Теппаниха любила поговорить:

— Не так мы жили и работали, как нонешняя молодежь. Непутево теперь молодые живут. О-ой, непутево! Кто мог подумать, что дочка покойного Матти, царство ему небесное, такой вот вырастет. Уж не серчай, соседушка, что о невестке твоей плохо говорю…

— Какая она мне невестка! — рассердилась Яковлиха. — Не называй ее так, не смей! Осрамила, позору не оберешься.

— Вот и я говорю: не оберешься. Не думал этого покойничек-то, когда ее в школе обучал. Хотел Матти на радость дочку вырастить, а дело-то вон как обернулось. Теперь за нее от сраму глаз некуда девать. Старик отец ей и именем-то не потрафил, не понравилось ей, вишь ты, карельское имя Иро, так на Ирину переменила. Все видели, как она с чужим мужиком от клуба в лес пошла при живом-то муже…

— Пусть идет хоть к лешему, такая… — Яков тиха прибавила настолько крепкое словцо, что и сама испугалась. Она даже перекрестилась.

Теппаниха решила не упоминать больше об Ирине. У нее и без этого было о чем поговорить: