Под грозой и солнцем

Рабочие тащили вверх по лестнице цементные плиты для ступенек. У каждой плиты хлопотало по четыре человека. Тут была и Надя в темно-синем платье.

— Здравствуйте, Надежда Павловна! — Вейкко подал ей руку.

Работа приостановилась. Вытерев с лица пот, рабочие подошли поздороваться с Лариненом. Он знал этих людей уже многие годы. Мужчины курили, делились новостями. Проходя потом с новым прорабом по длинному коридору, заваленному цементным раствором и обрезками досок, Ларинен одобрительно сказал:

— Быстро же у вас работа идет!

— Разве это работа — поднимать вручную цементные плиты на верхние этажи? — ответила Надя. — На других стройках это выполняется своевременно башенным краном.

— Да, конечно, — согласился Ларинен. — Но теперь уже ничего не поделаешь.

Он не стал объяснять Наде, что кран прибыл на стройку слишком поздно. Ведь даже кирпичи пришлось на плечах таскать.

Вместе они осмотрели несколько квартир, где прокладывали водопровод. Для труб в стенах были сделаны отверстия.

— Ого! И тут уже много сделали! — удивился Ларинен.

— Да, много готовых стен продырявили, — с усмешкой заметила Надя. — Из-за таких работ перерасходованы десятки тысяч рублей. И впереди еще много непроизводительных расходов.

— Да, это правда, — согласился Ларинен.

— Вейкко Яковлевич, — Надя замялась на минутку, а потом посмотрела ему прямо в лицо. — Я не имею права молчать. Тут у вас допускалась злоупотребления, прямой обман государства.

Он молча кивал головой. Надя продолжала:

— И теперь я волей-неволей становлюсь соучастницей. Мне остается два выхода: или сознательно тормозить работы на стройке, или обманывать государство.

Ларинен в душе обрадовался: Надя говорила именно теми словами, с какими он, Ларинен, выступал на партийном собрании и на производственном совещании. Теперь он упрекал себя за то, что они остались только на бумаге: отражены в решениях партийного собрания, но никаких мер еще не было принято, чтобы исправить положение. Нет, этого он так не оставит, решение партийной организации он доведет до конца.

Но он ничего не сказал, боясь, что его слова прозвучат неуместно, и лишь спросил, как бы споря с Надей:

— Вы считаете расценки неправильными?

Надя медленно проговорила, взвешивая каждое слово:

— Нет, расценки правильные. Но вы же сами видите, что тут происходит. В расценках не предусмотрено выполнять вручную такие работы, которые должны делать механизмы. А рабочим нужно платить, они не виноваты… Поэтому не остается ничего другого, как подавать в бухгалтерию неверные сведения или отмечать более длинные расстояния при переноске стройматериалов или еще что-нибудь в этом роде. Я знаю, что и вы были в таком же положении.

Ларинен снова молча кивнул.

— Я не могу так поступать. Сегодня подала докладную начальнику.

— Хорошо! — одобрил Вейкко.

— Вы же здесь руководили работами? — заметила Надя.

— Да, руководил, — вздохнул он. — Но я был бессилен в решении многих вопросов. Выступал на собраниях, но от этого было мало толку. Да и мало ли у меня самого было ошибок!

Случилось так, что именно в то самое время, когда Ларинен разговаривал с Надей, начальник стройуправления Няттинен сидел один в кабинете и раздумывал о том же самом. Перед ним на столе лежала объемистая докладная нового прораба — Надежды Павловны. Собственно, ничего нового для Няттинена в докладной не было. Он представлял себе положение на стройке именно таким, об этом горячо говорил и Ларинен. Но теперь все было точно подсчитано, подытожено и обосновано неоспоримым фактическим материалом. Няттинен, конечно, понимал, что так дальше продолжаться не может. В противном случае это плохо кончится прежде всего для него самого. И надо же было случиться, что эта докладная поступила к нему именно сегодня, когда из райкома позвонили, что в ближайшее время на бюро ставится отчет о работе стройуправления. Ларинен, конечно, будет опять говорить о недостатках строительства и обвинять его, Няттинена. В этом и докладная нового прораба поможет ему выступить обоснованно.

А ведь были же времена, еще в первые годы их совместной работы, когда они с Лариненом выступали в подобных случаях заодно: и ошибки признавали и защищались против несправедливых упреков. Теперь Няттинену казалось, что тогда все было так просто, светло и хорошо. А потом все пошло кувырком. Трудно даже вспомнить, с чего это началось. С каких-то мелочей, которые потом уже перестали быть мелочами. И теперь близится развязка. Кто-то должен ответить за создавшееся положение. Оба — и Ларинен и Няттинен — предвидели, к чему ведет такой стиль работы, и оба действовали по-своему. Няттинен отбивался от критики и уклонялся от визирования документов. Ларинен критиковал и подписывал документы. «Эх, молодо-зелено, Вейкко Яковлевич!» — с грустью подумал Няттинен, с грустью потому, что в душе у него еще теплилась привязанность к своему трудолюбивому, отзывчивому помощнику.