Поэты пражского «Скита»

Растянув тишину по аллеям,
приколов к темноте фонари,
теплый вечер мундиров алеет
на посту у сентябрьской зари.
          Каменеет дворцовая стража,
          каменеют химеры и храм.
          Смерть на ратуше время покажет:
          — Горожане, пора по домам! —
И тогда из-под арок в извивы
узких улиц, сквозь копоть и пыль,
золотистым играющим пивом
малостранская [98]

вспенится быль.          Газ больными глазами моргает,
          и туман вырастает стеной,
          и бунтарские песни слагая,
          бродят души в угрюмой пивной.
Хмель их горек, и хмельно их горе,
потрясает кружками цех;
а в молчанье обсерваторий
ищет Браге счастья для всех.
          И, пугаясь полночного крика,
          по подвалам алхимики ждут
          золотую удачу, и дико
          над ретортами ночи плывут.
И в предчувствии бед и бездолья,
одинокий и злой, как скопцы,
серым пальцем глиняный Голем[99]
королевские метит дворцы.

«В глухое море площадей…»

В глухое море площадей
стекают переулки.
Опять восьмичасовый день
выходит на прогулку.

И сотни лошадиных сил

перековав в моторы,
асфальтом бережно залил
свою свободу город.

Гуляет время, как палач,

выдумывая трюки,
и вызывает всех на матч
с непобедимой скукой.

Туман накинул Гранд-Отель

плащом испанских грандов,
и ночь орет и пьет коктейль,
как негры из джаз-банда.

И слышит чахлая луна,

как ты кричишь рассвету,
срывая гнев, как ордена:
«Карету мне, карету!»

«Скит». II. 1934

ГАДАНЬЕ

Разложены черные пики
над сердцем твоим венцом,
налево король двуликий
с дорогой в трефовый дом.

Любовь твою радость погубит,

смотри — под сияньем корон
уже улыбаются губы,
уже розовеет картон.

И снова горячие руки,

как голуби на плечах.
Цыганка гадает разлуку,
И медленно тает свеча.

У троек недобрые вести,

девятка обиды сулит,
и с пиковой дамою вместе
злосчастье и горе спешит.

Что было? — За мастью червонной

улыбка, как спрятанный клад.
Что было? — Темно и бессонно
январская ночь протекла.

Что будет? — Нежданная встреча,

но снова сжимается грудь,
крестами трефово отмечен
на вечер предсказанный путь.

Зовет дружелюбная дама,

торопит вернуться назад,
но ты выбираешь упрямо
дорогу, ведущую в ад.

Вся жизнь под колодою клейкой,

и нож над червонным тузом —
четыре руки злодейки
сметают карточный дом.

«Скит». III. 1935

«Ночь беспокойна, ветрена — как ты…»