Похождения Рокамболя. Книга 3. Клуб Червонных Валетов

Тогда целомудренная, чистая женщина, сохранившая в супружестве все свои мечты, всю наивность молодой девушки, попробовала соблазнить, ослепить и расположить в свою пользу графа де Шато-Мальи.

Баронет сэр Вильямс, конечно, встрепенулся бы от радости, если бы мог присутствовать при этой сцене и увидеть, до какой степени удаются его планы; он не мог желать ничего лучшего для первого свидания молодой женщины со своим будущим соблазнителем.

Граф де Шато-Мальи имел физиономию открытую, не лишенную чистосердечия.

Он был красноречив, страстен; он заговорил о непоколебимой преданности, которую почувствовал к ней с первой же встречи; поклялся, что возвратит ей мужа или, по крайней мере, употребит для этого все свое старание, все свои усилия; а когда любовь говорит языком дружбы, она очень опасна.

Спустя час времени господин де Шато-Мальи уже настолько приобрел доверие молодой женщины, что она позволила ему прийти, как только он получит хоть малейшее сведение о дуэли Фернана с виконтом де Камбольх, и показала ему записку.

Но едва граф успел бросить взгляд на письмо, как он смутился, сделал зрак удивления и воскликнул:

- Да, я знаю этот почерк.

- Вы… его… знаете? - проговорила Эрмина, вся кровь которой прилила к сердцу.

- Да,- сказал граф,- но это было бы так странно, так непонятно.

И, взглянув на Эрмину с состраданием, он сказал:

- Бедная вы женщина!

- Сударь,- сказала Эрмина умоляющим голосом,- если вы знаете эту женщину, то скажите, кто она?

Граф расстегнул сюртук и, достав из бокового кармана маленький бумажник, отыскал в нем записку и, развернув ее, сличил с тою, которую Эрмина держала в руке.

Обе записки были написаны на одинаковой бумаге, одинаковым тоном, продолговатым почерком и были надушены одними и теми же духами. Только второе письмо было следующего содержания:

«Любезный граф!

Не хочешь ли прийти ко мне пить чай и курить сигары завтра, в среду? У меня будут играть в ландскнехт, и ты увидишь твою новую страсть, которая вылечила тебя, мое милое чудовище, от любви ко мне, то есть ты увидишь Шарлотту Люпень, называемую обыкновенно Карамболь.

Целую и прощаю тебя».

Это письмо, стиль которого отзывался самым отчаянным обществом квартала Бреда, было подписано именем, какое можно встретить только в кругу женщин распутного поведения. Автор этого письма назывался Топазой.

Граф подал оба письма Эрмине. Она сличила их и побледнела-

- Почерк один и тот же,- проговорила она в испуге.

- Только мое письмо,- сказал граф,- писано в прошедшем году, и только вот что мне кажется странным, эта женщина две недели тому назад была в Италии. Каким образом она очутилась в Париже? Каким образом ваш муж поручил ей писать за себя? Это я разъясню во что бы то ни стало.

Де Шато-Мальи, казавшийся или притворявшийся очень взволнованным, взял руку Эрмины, поцеловал ее почтительно и сказал голосом, выражавшим преданность и симпатию, потрясенном до глубины души:

- Я считаю вас до такой степени несчастной, что прошу полагаться на меня, как на друга, потому что только один я могу спасти вас…

Он встал перед нею на колени.

- Позвольте,- прибавил он, - преклониться перед вами, как перед добродетелью, преследуемою пороком.

Эрмина слушала его со страхом, не отнимая от него руки. Она стала смотреть на него, как на человека, которому, может быть, уже было известно, как велико ее несчастье, и которого Небо в трудную минуту ее жизни послало ей как покровителя.

- Прежде нежели я скажу вам, - продолжал, говорить граф с одушевлением,- какой опасности вы подвергаетесь и что я могу сделать для того, чтоб удалить ее и спасти вас, позвольте задать вам вопрос.

- Говорите, какой,- отвечала бедная, трепещущая женщина.

- У вас есть дети?..- граф указал на дверь,- сейчас я слышал там детский голос.

- Да, один сын тринадцати месяцев,- сказала она, обнаружив все опасения матери и забыв на время о муже.

- Итак, во имя этого сына,- сказал граф с теплым выражением глубокой преданности,- надейтесь на меня, как на друга, как на отца.

Человек, говоривший это, был молод; и у него был честный, открытый вид; он так благородно высказывал свою дружбу, что простодушная молодая женщина поверила ему и почувствовала влечение к нему.

- Я буду надеяться на вас,- сказала она.

Граф почтительно отодвинул от нее свое кресло, как будто бы доверчивость ее к нему поставила невидимую преграду между ним и ею, и сказал:

- Вы простите меня, сударыня, если я осмелюсь войти в по-дробности моей холостой жизни и подробности, о которых не должна бы была никогда слышать такая женщина, как вы.

Она ничего не ответила, приглашая своим молчанием продолжать разговор.