Похождения Рокамболя. Книга 3. Клуб Червонных Валетов

Читатель помнит, что Фернан сорвав с глаз повязку, подошел к фонарю и при свете его прочитал прощальное письмо своей прекрасной сиделки. Невозможно изобразить остолбенение и отчаяние, овладевшее бедным, ослепленным безумцем, погубленным женщиной, которая почти в один и тот же час выдела, как два человека почувствовали к ней самую жестокую, самую гибельную страсть. Удрученный и уничтоженный он долго стоял, прислонясь к стене, чтоб не упасть от бессилия. Потом его оцепенение перешло в лихорадочную экзальтацию.

- О! Я отыщу ее! - воскликнул он.

Он потел неверным и неровным шагом, куда глаза глядят, как будто бы хотел отыскать свой собственный след и возвратиться туда, откуда пришел, пройти по той дороге, по которой приехал с завязанными глазами. Но случай привел его на улицу Исли, находившуюся недалеко от площади Гавра. Когда он заметил, что находится при входе на эту улицу, Фернан машинально дошел до своего дома и позвонил. Он стучался у себя, а нескольких шагах от жены и от сына, которых он не видал уже целую неделю и которых забыл, как герой Тасса, Ринальд, потерявший память в очарованных садах Армиды, забывший и о стане крестоносцев, и о своих товарищах.

При звоне колокольчика дверь отворилась.

Фернан вошел во двор отеля, где никого не было и царствовала тишина. Фернан поглядел на дом и увидел свет только в одном окне. Этот свет выходил из окна комнаты его жены и неясно светил из-за шелковых занавесок. Этот человек, возвратившийся домой пешком, в поздний час, украдкой, как вор, пробирающийся в чужое жилище,- этот человек провел рукою по лбу и только теперь начал припоминать, что с ним случилось, и приводить в порядок свои спутанные мысли. Было ли это пробуждением от странного и тяжелого сна после четырехлетнего счастья и любви, о которых напомнил ему неясный свет, выходивший ночью из окна комнаты его жены? Не мучил ли его отвратительный кошмар и в то время, как он спал подле колыбели своего сына, под шелковым пологом в спальне Эрмины, его белокурой подруги, не слышал ли он во сне звук шпаг? Не во сне ли он лежал в незнакомой комнате, под надзором демона с очаровательными формами, хотевшего завладеть его душой? Или эти четыре года счастья, Эрмина, его обожаемая жена, его беленькое и розовое дитя, его великолепный отель, блестящий позолотой, его домашний очаг - все это был продолжительный сон, пробудясь от которого, несчастный увидел, что он изгнан женщиной, в которую был безумно влюблен?

Делая себе эти вопросы и повинуясь привычке, Фернан пошел далее, достал из кармана ключ, отворил стеклянную дверь в сенях, пошел вверх по лестнице и дошел до комнаты жены.

Мы сказали уже, что Эрмина лежала на софе неподвижно, без сил, без голоса, но, когда она услышала, что по комнатам раздались любимые шаги, когда дверь будуара отворилась, а в ней появился Фернан, к бедной, разбитой женщине возвратились и мужество, и энергия, и голос; она бросилась к мужу и с криком неизъяснимой радости, обвив свои руки вокруг его шеи, сказала:

- Ах! Это ты, это ты наконец!

Эти горячие объятия, этот голос, этот крик, в котором выразилось все безмятежное, четырехлетнее счастье, окончательно привели Фернана в себя и вывели из нравственного оцепенения. Он крепко обнял свою жену и, так как разум возвратился к нему, он хотел откровенно признаться ей во всем, что с ним случилось; каким образом, независимо от его воли, во время его беспамятства, он был перенесен в незнакомый дом, где за ним ухаживала незнакомая женщина, которая неожиданно выпроводила его из своего дома.

Но от зазрения ли. совести, или от страха обеспокоить сердце ангела, который принял его с распростертыми объятиями, или по причине какой-нибудь гибельной задней мысли, которая вдруг овладела им, этот человек, который только что сию минуту казался тронутым и взволнованным и который за минуту перед этим был не в силах собраться с мыслями, этот человек вдруг почувствовал, что к нему возвратилось все его хладнокровие, вся гибкость ума и совершенное спокойствие мужа, собравшегося обнаружить перед женой не голую истину, но истину, прилично одетую и наряженную согласно с требованием настоящей минуты.

- Ах! Милая Эрмина,- проговорил он,- Боже мой, как я страдал!.. И как ты должна была страдать!

И он увлек ее на софу, посадил к себе на колени и поцеловал в лоб; счастливая женщина, трепеща от поцелуя, как в первый день брака, подумала, что ее муж совершенно возвращен ей и душой и телом. Кроме того, ей все еще казалось невозможным, чтобы он мог, даже в помыслах, быть неверным ей хоть на минуту, и она готова была воскликнуть: «Нет, де Шато-Мальи солгал», когда Фернан зажал ей рот и сказал:

- Ты простишь меня, не правда ли?

Он попросил прощения, значит он виноват. Она смолчала и посмотрела на него.