Пол и характер

Душевное состояние умирающего – для нас почти тайна. Чтобы узнать, что происходит с человеком в минуту смерти, надо быть выше заурядного человека; но именно лучшие люди избегают присматриваться к умирающему. Совсем неверно, однако, сводить религиозность, вспыхивающую часто внезапно у смертельно больных, к тому, что «быть может» и «вернее», если умереть с верой, – как и легкомысленно думать, что человек не в состоянии умереть с ложью в душе, ввиду боязни ада, о котором он никогда не думал за свою жизнь[9].

Вот в чем суть: отчего люди, проведшие жизнь, полную лжи, чувствуют внезапно влечение к истине? И отчего даже на человека, не верующего в потустороннюю кару, производит такое ужасающее впечатление смерть с ложью в душе; отчего, как и смерть без раскаяния, так и раскаявшийся перед смертью грешник производят такое сильное впечатление на поэта?

Итак, вопрос об «эвтаназии атеистов» – не совсем бессмысленный вопрос, не просто исторический курьез, как о нем трактует Фридрих Ланге.

Упоминаю обо всем этом, чтобы высказать одно предположение, которое можно было бы назвать догадкой.

Людей гениальных, несомненно, гораздо больше, чем гениев, и поэтому надо бы допустить, что количественная разница в даровании обнаруживается в тот период времени, когда человек становится гениальным. Для большинства людей момент этот совпал бы с их смертью. Теперь мы можем подтвердить то обстоятельство, что люди гениальные не отделены от негениальных резкой границей. Чтобы стать гениальными, различные люди нуждаются в толчке, и в зависимости от этих толчков, из которых последний наступает в момент смерти, можно классифицировать людей с точки зрения дарования. Неверно также утверждение, что в раннем возрасте сохраняется наибольшее число впечатлений, как учит современная психология. Ребенок вообще воспринимает легче, но это объясняется тем, что он еще не обременен духовными впечатлениями. Поэтому пережитые впечатления нельзя смешивать с внешним и чуждым духовному миру материалом. Современную науку о человеческом духе со временем заменит онтогенетическая психология или теоретическая биография, а сделанная нами здесь попытка только слабо намечает эти науки. В каждой программе находятся взгляд и представления, предшествующие каждой цели, при наличности реальных условий.

…С дедукцией о потребности бессмертия, приведшей эту потребность в связь с всегда функционирующей памятью и пиететностью, вполне согласуется тот факт, что у женщины отсутствует всякая потребность в бессмертии. Из этого ясно, что не правы те, кто в потребности бессмертия видит проявление телесного эгоизма и страха перед смертью, так как страх смерти живет и в женщинах, как и в мужчинах, тогда как потребность в бессмертии присуща только последним.

Мои указания на психологический мотив бессмертия, тесно связанные с памятью, все еще не могут назваться выводом из высшего принципа. Нетрудно доказать, что между этими явлениями есть связь: чем больше человек живет своим прошлым, а не будущим, тем сильнее его потребность в бессмертии. Однако как полное отсутствие у женщин потребности в бессмертии, согласованное с отсутствием пиететности к самой себе, должно иметь более глубокие корни и нуждается в аргументации общего принципа своего, так и у мужчины потребность бессмертия, совместно с памятью, указывает на наличность общего корня, который ждет расследования. До сих пор все найденное относилось к связи между жизнью собственным прошлым и оценкой этого прошлого, с одной стороны, и надеждой на загробную жизнь – с другой. Теперь же надо приступить к выяснению вопроса о более глубоком обосновании этой связи.

* * *

Пусть исходным пунктом будет формулировка, которую мы дали универсальной памяти выдающегося человека: то, что давно лишилось реальности, и то, что только что случилось, – для него одинаково действительно. Это означает, что единичное переживание не погибает для него вместе с моментом переживания, но продолжает бесконечно жить в его памяти. Память делает переживания вневременными, что, по существу, уже показывает победу над временем. Память освобождает человека от влияния времени, и благодаря ей процессы, которые везде в природе являются функциями времени, здесь, в области духа, возвышаются над временем. Однако как память может означать отрицание времени, если только в зависимости от памяти мы вообще узнаем о времени? Ведь прошлое и говорит нам о течении времени. Как объяснить это противоречие? Сделать это нетрудно. Существо, обладающее памятью, может вместе со своими переживаниями противостоять потоку времени и охватить его, сделать его предметом своего наблюдения. Если бы человек весь с головой отдавался потоку времени, то этот поток не доходил бы до его сознания, так как сознание требует двойственности, и этот поток не мог бы стать предметом наблюдения, мыслью, представлением человека. Чтобы наблюдать время, надо очутиться вне границ его. При переживаниях страсти судить о ней можно, только выйдя из ее области во времени.