Гости отбыли из лагеря ранним утром, даже не попрощавшись с Чуриловым. Вместе с ними исчезла Павлинка. Чурилов, мрачный и озадаченный, приказал Одарке тщательно вымыть помещение бани со следами крови на полу. О смерти Павлинки он не думал: не впервые увозили девчонок и возвращали целыми и невредимыми. Но на всякий случай – шестое чувство сработало – наказал Одарке, как и что говорить, если вдруг Павлинка не окажется в живых и начнется следствие. Объяснение было правдоподобным: остались в лагере, так как хотели навести порядок. Павлинка любила купаться ночами в озере. И вот как-то ушла и не вернулась. Одарка спала и обнаружила пропажу только утром…
Алесь плакал, уткнувшись головой Одарке в колени.
– Ты плачь, плачь, пока всё не выплачешь, – поощряла Одарка тоном взрослой уже немало познавшей в жизни женщины, – и станет легче. По себе знаю. Ты не бойся, я никому не скажу. Я теперь тебе вместо Павлинки буду. Ладно? Я и постираю, и поглажу. И даже на постели посижу перед сном. Я для тебя всё сделаю. Ну, что могу. Хочешь?
– Угу, – успокаиваясь, подтвердил Алесь, еще не понимая куда клонит Одарка.
– Холодно тебе. Ты дрожишь весь. Я тебя согрею. – Одарка приподняла Алеся, целуя в лицо, слегка потянула на себя.
– Маленький мой, хороший мой мальчик, тебе будет тепло и хорошо, ты только слушайся меня, это надо, это, – наговаривала Одарка, расстегивая кофточку, – это положено. Это успокаивает. Хороший мой, ангелочек мой светленький.
Горела, кружилась у Алеся голова.
Через месяц после смерти Павлинки в однодневье изменилась и вся жизнь Алеся и пошла по такому крутому руслу с водопадами, порогами и воронками, что на протяжении нескольких лет он только и успевал выгребать на поверхность, едва переводя дух от захлебов.
Случилось это в начале октября. Лес уже не красовался в пестром осеннем наряде. В середине дня еще пригревало солнце, но вечера, а особенно ночи, были холодными. Иногда брызгал дождь, стылый и липкий.
Чурилов позвал в свой кабинет Алеся.
– Хочу пригласить тебя в гости. У меня домишко за городом, на озерке. Огородишко, картошечка, ягодничек. Овощишки я уже прибрал. Малинничек закопать надо. Поможешь? Работенка не трудная. Баньку сгоношим, повечеряем. Ночуем. А в конце следующего дня вернемся. Как? Устраивает? А?
Алесь неопределенно пожал плечиками.
Евграф Серафимович – по ребячьему прозвищу «граф» – воспринял нерешительность мальчишки как знак согласия.
– Ну вот и ладушки. После обеда подгребай к воротцам. Я там на мотыльке буду.
О поездке на дачу заведующего детдомом Алесь сказал другу – Филиппу Жмыхову в столовой за обеденным столом.
Тот, проглатывая ложку супа, поперхнулся.
– Когда?
– Сегодня. Вот сразу после обеда.
– А ну-ка выйдем. Скажу тебе кое-что. Видимо, очень важное хотел сказать Филя, если пожертвовал вторым любимым блюдом – гречневой кашей с тушенкой и вишневым киселем, которые давали только один раз в неделю по воскресеньям и в праздничные дни.
Филипп отвел Алеся на некоторое расстояние от столовой, оглянулся по сторонам, нет ли кого поблизости, и пониженным голосом сказал:
– Слушай сюда. «Граф» просто так на свой огород не возит. Он пидор.
Алесь ранее никогда не слышал этого слова и недоуменно заморгал глазами.
– Ну, как тебе пояснить, – слегка стушевался Филя. – Пидор – это мужик, который с другими мужиками любовь крутит. Ну, обычно это с бабами делают, а «граф» с нашими пацанами.
– Это как? – Алесь продолжал непонимающе моргать глазами.
– Как? Как? – вздернулся Филя. – Лесина ты белорусская. – Да вот так!
И утробно подвывая, он телодвижением и руками изобразил картинку половых отношений.
– Граф такие делишки любит в баньке обделывать. У него приемчик есть. Дай-ка, говорит, спинку потру. Спинку трет и о твою задницу трется.
– Зачем?
– Чтобы хозяйство свое взбудоражить.
– Какое хозяйство?
– Ты чё – совсем? – Филя покрутил пальцем у виска, – или придуриваешься? И ткнув рукой в известное место, Алесь даже ойкнул, грубо резанул, как оно называется.
– Понял?
– Понял! – набычился Алесь. Он стеснялся бранных слов.
– Понял! Понял! – передразнил Филя. – Слушай сюда. Распалит себя «Граф» и прижмет. Он с виду слабак, а сильный. Прижмет – не вывернешься.
– А ты откуда знаешь?
– Оттуда… Пацаны рассказывали… Да и, – Филя пошмыгал носом, – один разок в той баньке побывал. Только я уже знал об этом. Держался топориком. – Филя потряс над головой кулаком. – У «графа» ни хрена не вышло… Так что, братан, стриги ушами, гвоздись глазами.
Алесь согласно закивал головой.
– Может до этого и не дойдет. Но… – Филя наморщил лоб, силясь вспомнить что-то. – Как это по латыни. – Он пощелкал пальцами. – Ну… В общем…Кто предупрежден – тот вооружен…Я тебя предупредил.