Порох в топленом молоке (СИ)

И, как всегда, на смену этому приходила мысль о Николае, о том, что за этим последует. Зоя была солдатом, а не рафинированной девицей, которой за радость весь день бренчать на фортепьяно и одного за другим рожать розовощеких бутузов, чтобы потом отдать их кормилицам и нянькам, а самой вернуться к визитам и чаепитиям, и чтению литературных альманахов с раскрашенными вручную гравюрами шляпок и меховых манто.

Так это и было, пока здоровый утренний аппетит не сменился вечной тошнотой и они с Николаем не остались, наконец, вдвоем, запертые стенами салона столовой королевского поезда, который рассекал мартовскую бурю из дождя и мокрого снега на равкианской колее в дне езды от столицы.

Слуг Николай давно отозвал – обычно он обслуживал себя сам и по большей части был свой в доску, но Толя с Тамарой все равно лопали свою рисовую кашу в служебном вагоне, хотя прямо сейчас Зоя готова была за шиворот усадить их за один с королем стол, только чтобы избежать необходимости в эту самую минуту говорить Николаю о положении их дел.

– Не передашь мне креманку с той симпатичной баклажанной икрой, Назяленская? – спросил он, крутанув в воздухе вилкой, но так и не оторвался от писем Торгового совета.

Мундира на нем не было, только рубашка с желтовато-белыми пуговицами – сверху они были расстегнуты, за воротником на загорелой крепкой шее виднелся порез от бритвенного лезвия. Хорошо, что сейчас Зою тошнило даже от запаха его кожи, поэтому подавить желание было легче некуда.

Она подальше отодвинула от себя блюдо с рыбными расстегаями, которые в другой день умяла бы быстрее, чем Толя сказал слово «поэзия». Но вымоченные в сладком сиропе груши, даже остывшие, так и благоухали издевательски жженым сахаром и хересом прямо на тарелке под ее носом.

– Креманка, – повторил Николай и поднял голову. Под глазами у него залегли тени от всех тех ночей, которые он провел не в постели, а в своем рабочем кабинете.

Зоин палец замер на ободке тарелки. Она выпрямилась:

– Можно подумать, у тебя нет рук, чтобы взять ее самому, – фыркнула она и промокнула рот салфеткой – пыталась скрыть нарастающую панику от мысли о том, что ее может стошнить прямо под ноги Николаю, точно на его прелестные туфли из глазета, отороченные лебяжьим пухом.

– Мы оба знаем, что я мог взять ее сам, но вот в чем дело: я хотел, чтобы ты сделала это для меня, – мягко сказал он, но раздражение в его взгляде от Зои не укрылось.

Николай, покрутив в руке нож для масла, все-таки вернул его на блюдце и поднялся. Заложил руки за спину, прошел вдоль стола и остановился рядом с Зоей.

Она посмотрела на него снизу вверх.

– Креманка, – весело сказал он и подцепил ее двумя пальцами, поднял в воздух.

От него пахло дегтярным мылом и чем-то еще, чем-то таким, что говорило о запахе стали, власти и мужественности. Сейчас это, как назло, напоминало о том, почему Зоя вообще оказалась в такой ситуации.

– Стало быть, если бы этой ночью ты посетила мою опочивальню, наутро мы оба встали бы с той ноги. Ты со мной не согласна, дорогая Зоя? Или ты считаешь, что вместо этого пока нам стоит заниматься исключительно вышиванием? – спросил он и провел пальцем по ее губам.

Зоя задержала дыхание, но не отстранилась.

– Не буду скрывать, эта мысль меня не радует, но, обещаю, с этой минуты я охотно разделю твой временный аскетизм, только сперва, полагаю, ты мне кое-что объяснишь. Помнится, в нашу последнюю встречу ты забыла упомянуть одно маленькое обстоятельство, а я знаю, что тебе, Зоя, рассеянность не свойственна, – сказал он и посмотрел на нее, и Зоя почувствовала, как кровь отлила от ее лица. – Ну, ну, дорогая Зоя, я думал, что заслужил твое доверие так же, как когда-то заслужил твою историю.

– Мне нужно было время подумать, теперь лишишь меня за это звания? – огрызнулась она.

– Нет, но я надеюсь, ты сама откажешься от него и все-таки примешь мое предложение. В конце концов, причин для отказа теперь я не вижу.

Зое не понравилось то, что она услышала в его голосе – покровительственность, уверенность в том, что теперь все будет так, как он этого хотел. Она вздернула подбородок:

– Но я вижу. Потому что все это с самого начала было плохой затеей. Потому что я не собираюсь быть навсегда связанной с тобой ребенком или любой другой такой же оплошностью, – бросила Зоя и добавила: – Ни с одним мужчиной. Я говорила тебе, что мне важно знать, что я ни перед кем не держу ответ. Говорила, какой вижу свою жизнь.

Но Николай уже отстранился – беспечность, лукавая улыбка на его лице усохли до мрачной усмешки.

– Должен признать, я не силен в этом вопросе, но подозреваю, у тебя еще есть время все исправить, – сказал он и ушел.

Позднее Зоя вспоминала, что в тот момент вдруг подумала, будет ли ребенок похож на него – такая нелепая, такая несуразная мысль.

А потом, прежде, чем она успела осознать, что все к этому и шло, кузнечный стук в сухой стылой тишине сменился свистом пара в секунду с железным визгом колес, и царские вагоны один за другим слетели с колесных тележек.

Заскользили по мерзлым рельсам, как сани.

И если это предназначалось