Послания Ивана Грозного

и царьству». И дальше царь говорит как раз противоположное: он

доказывает, что царская власть принципиально отлична от всякого

«святительства», ибо царь не должен соблюдать известного евангельского

завета - когда его «бьют в ланиту» (щеку), подставлять другую, ибо тогда

он будет «без чести». «Святителю же сие прилично - по сему ж разньству

разумей святительству с царством!».

Царь четко противопоставляет свою программу идеалам

«крестопреступников». Он решительно осуждает вмешательство «епархов

и синклитов» в управление, «совладение» вельмож «на градех»

(наместничество) и т. д. Но что он предлагает взамен, чем он хочет

дополнить реформы, проведенные уже в 50-х годах, - этого мы от царя не

узнаём. Виной здесь в значительной степени те литературные каноны,

которые делали в глазах человека XVI в. неприличной слишком светскую

тематику («неистовых баб басни») и которые, в частности, побудили

какого-то редактора-современника (а может быть и самого автора)

составить ту выхолощенную по содержанию, но зато идеально

благочестивую краткую редакцию первого послания Курбскому, которую

мы можем прочитать в настоящем издании следом за пространной.

Опричнина, - это важнейшее мероприятие Грозного, вызывавшее

столько споров и недоумений среди современников и потомков, - не

находит истолкования в дошедших до нас сочинениях ее руководителя.

Историки, правда, усматривают намек на подготовку этого мероприятия в

том месте первого послания, где царь многозначительно замечает

Курбскому, считавшему своих сторонников «сильными во Израиле» и

«чадами Авраама»: «может Господь и из камней воздвигнуть [создать] чад

Аврааму». Этой, по выражению Ключевского ( В. О. Ключевский, ук. соч.,

М., 1906, стр. 212), «исторической угрозой», царь в первом послании

Курбскому и ограничился, может быть, потому, что послание было

написано за несколько месяцев до учреждения «особного двора», и

конкретные формы нового учреждения еще не определились. Когда же

опричнина стала совершившимся фактом, «крестопреступники» за

рубежом сумели развернуть вокруг этого «разделения людей единого

463

христианского народу и единые веры» такую пропаганду, что Грозный

предпочел не вдаваться в разъяснение сущности этого учреждения, а

просто объявил, что у него «опричнины и земского нет». Именно такой

ответ по вопросу об опричнине был продиктован царем одному из четырех

бояр, получивших в 1567 г. тайные послания от Сигизмунда II Августа и

гетмана Григория Ходкевича с соболезнованием по поводу

«неразсудительного жестосердия» московского государя. Последующие

(прямые и косвенные) упоминания опричнины в сочинениях Грозного

относятся к тому времени, когда в истории этого учреждения наступил

глубокий перелом. Ярким памятником этого перелома может служить

знаменитая «Духовная» (завещание) царя 1572 г. «Ждал я, кто бы

поскорбел со мной, - писал Грозный в этом завещании, - и не явилось

никого, утешающих не нашел, заплатили мне злом за добро, ненавистью за

любовь» ( Цитата в переводе Ключевского (там же, стр. 239); подлинный

текст см. ниже, стр. 524. ). По очень вероятному предположению

исследователя ( С. Б. Веселовский. Духовное завещание Ивана Грозного.

Изв. АН СССР, сер. истор. и философ., т. IV, № 6, 1947, стр. 515. ), речь

здесь идет именно об опричниках, этих новых «чадах Авраама», созданных

царем и не вполне оправдавших его надежды в военном отношении:

опричники не сумели отстоять Москву от крымцев в 1571 г. Отголоски

этого же недовольства опричниками мы встречаем и в наставлении,

посланном Грозным в 1574 г. опричнику Василию Грязному, - царь

именует Грязного и его товарищей «дрочонами» (неженками), не

умеющими воевать, и замечает: «А что сказываешься великий человек -

ино что по грехам моим учинилось (и нам того как утаити?), что отца

нашего и наши князи и бояре нам учали изменяти, и мы и вас, страдников

[холопов], приближали, хотячи от вас службы и правды».

Было бы, однако, большой ошибкой на основании этих иронических

слов царя сделать вывод, что в 70-х годах он уже не разделял своих

прежних воззрений, высказанных в первом послании Курбскому, и

намеревался снова приблизить взамен «страдников» «князей и бояр». Если

кто-либо из князей и бояр и рассчитывал на это, то им пришлось быстро