Повесть о Дросилле и Харикле

Часто античные образцы расширяются посредством эпитетов, риторических украшений, преувеличений.

Если Анакреонт мечтает стать хитоном, сандалией девушки, чтоб она его топтала (ода 22), у Евгениана влюбленный желает стать золотистым хитоном, золотой сандалией, чтоб топтали ноги белоснежные (II, 334 слл.), если по Мусею (ст. 64) в глазах у девушки блистают сто Харит, то по Евгениану — их десятки тысяч (III, 219).

Однако часто античные образы приобретают в новом контексте новые оттенки, получая своеобразное звучание. В сочетании знакомого и оригинального, классического и нового, как в сюжете, так и в лирических частях, — один из основных принципов поэтики Никиты Евгениана. В романе выявляется общая для византийской культуры, своеобразная диалектика связи с античностью, когда античность оборачивалась то силой, то слабостью византийской культуры, в зависимости от того, как использовалась — творчески или как предмет слепого подражания. Недаром лучшие части романа, те, в которых поэт или творчески переосмысливает старый материал, импровизируя на старые темы, или, отталкиваясь от традиционных мотивов, образов, создает самостоятельные сюжетные ситуации и лирические пассажи (так, последние главы оригинальны не только в отношении сюжета, но и всего текста, почти полностью свободного от реминисценций).

Лирический материал романа составляют главным образом песни, большие и малые (песни Клеандра, Клиния, Барбитиона), исполняемые под аккомпанемент различных инструментов (кифара, лира, форминга) и, как правило, содержащие рефрен, столь характерный для греческой народной поэзии. К песням примыкают многочисленные заплачки и причитания, часто также называемые в романе песнями. Песней, в одном случае, названо даже письмо Клеандра.

Наибольшим изяществом, легким юмором отличается первое письмо Клеандра — рассказ о встрече с Хароном. Харон этого письма — типичный неумолимый Харон греческого фольклора — олицетворение смерти, без разбора влекущий людей в Аид. Письмо интересно и своим функциональным значением в содержании романа: шутка Клеандра впоследствии оборачивается подлинной трагедией; Харон, который на на вопрос Клеандра (II, 173):

Ужель, Харон, жестокий и безрадостный,
И Каллигону, всех девиц прекраснее,
Со всеми нами увлечешь безжалостно,

отвечает невозмутимым «Да», в конце концов выполняя свое обещание.

В образном воплощении, в живой связи с контекстом, предстают мифологические образы и мотивы и в других, менее оригинальных письмах Клеандра, Это Мом, прикусывающий от восторга язык при виде Каллигоны (II, 289—292), это обращение к Каллигоне в начале 4-го письма: «Вот золотое яблоко без надписи...» и др.

Иногда, используя большой отрывок или целое произведение другого автора, Евгениан полностью сохраняет его содержание, композицию, меняя лишь его окраску с помощью нового ритма и рефрена. Так, 22 ода Анакреонта превращается во вдохновенную серенаду Клеандра («Лупы сиянье, озари дорогу мне...»), рассказы о Родопе и Сиринге, заимствованные у Ахилла Татия, — в прекрасные песни Барбитиона («Дева Мирто, полюби ты, красавица, Барбитиона»;. «Кто видел ту, что люблю я? Скажи ты мне, друг мой любезный»). Особый колорит придает этим песням их двух плановое построение — чередование древней легенды с рефреном — обращением юноши к девушке, завершающееся во второй песне слиянием двух мотивов — грустной песни мифического Пана и жалоб юного певца.

Использование той или иной реминисценции не всегда, по-видимому, диктуется особыми идейно-художественными задачами. Иногда это, быть может, просто желание процитировать известного автора. Часто, однако, реминисценции органично вписываются в текст и, обретая новые смысловые, психологические оттенки, становятся живыми чертами образа, действенными элементами характеристики. Когда на обещание Клеандра рассказать содержание и второго его письма к Каллигоне Харикл восклицает:

Не только это, мой Клеандр, и третьего
Не утаи посланья к этой девушке,

эти слова, которые могут быть реминисценцией из трагедии Софокла («Эдип-царь», 282 сл.), звучат с оттенком юмора: Хариклу ясно, что для достижения успеха Клеандру двух писем было бы недостаточно. Простая фраза из Феокрита в устах Дросиллы рисует живой образ красавицы, с надменностью отстраняющей надоедливого поклонника (VI, 299):

Но у меня сегодня голова болит,
И я не в силах, Каллидем, болтать с тобой.

Когда после долгих, высокопарных объяснений в любви Каллидем вдруг предлагает Дросилле обнажиться и разделить с ним ложе (VI, 639), здесь реминисценция из Павла Силенциария (АР, V, 252) оказывается подходящей к образу грубого деревенского парня, самонадеянного сынка трактирщика.

Эти живые черты во взаимосвязи, сочетании обрисовывают определенные характеры, позволяют говорить о наличии в романе индивидуальных образов.