На терапевтических сеансах с Линой и Рут я прежде всего стремилась выяснить, как вовлечь их обеих
в радостное взаимодействие. Используя широкое определение игры – все, что поддерживает и питает приятный, органичный и двусторонний обмен действиями, – я рекомендовала Рут следовать примеру и интересам Лины. Изучая свою дочь, Рут обнаружила, что Лина любит слушать, как она поет детские песенки. Фактически мы начали с фундамента – помогли Лине укрепить теплый, уютный зеленый путь через эмоциональную сорегуляцию с мамой, которая также нуждалась в эмоциональной поддержке.Дома Рут старалась держаться ближе к дочери и с удовольствием делала ей легкий «массаж», когда девочка хотела отдохнуть от домашнего задания. Вскоре их отношения потеплели: Лина наслаждалась повышенным вниманием и эмпатией со стороны мамы.
Через пару месяцев мы начали замечать прогресс в социально-эмоциональном доме Лины. Все чаще активируя зеленый путь, девочка стала озвучивать свои чувства и мысли. Терапевтическая работа, способствующая исцеляющему радостному взаимодействию – восходящей основе эмоционального развития, – поддерживала восстановление ее нисходящих способностей. На одном из наших последних сеансов Лина рассказала матери, как сильно скучает по отцу и как ей без него одиноко.
Наконец у нее появился способ выразить свои чувства утраты и печали через вербальное общение в рамках доверительных отношений с мамой, и ее агрессивное поведение начало уменьшаться.
Понимание адаптивной функции поведения
Рассматривая поведение как намеренное и сознательное
, мы склонны выбирать дисциплинарные стратегии, направленные на поверхностную цель, а не на первопричину (реакцию ребенка на стресс). Рассматривая поведение как адаптивный копинговый механизм, мы относимся к нему с пониманием и состраданием. Как показывает пример Рут и Лины, лучший ответ на восходящие реакции ребенка – это усиление, а не снижение, сигналов вовлеченности и безопасности в отношениях.Анализ поведения с точки зрения того, что оно говорит о внутренней жизни ребенка, предполагает сдвиг парадигмы: мы уже не рассматриваем поведение исключительно в негативном ключе, но видим в нем источник ценной информации.
Таким образом, мы выходим за рамки представления о том, что дети используют вызывающее поведение только для утверждения власти, проверки границ дозволенного или избегания задач, и допускаем, что оно может сигнализировать о том, что ребенок испытывает чрезмерный стресс.
По мнению Росса Грина, создателя программы «Совместные и проактивные решения» (Collaborative and Proactive Solutions,
CPS), проблемное поведение – признак того, что ребенок не может удовлетворить некую потребность[201]. В своей новаторской книге «Взрывной ребенок» Грин описывает два главных фактора, способствующих вызывающему поведению, – нерешенные проблемы и задержки в развитии навыков, приводящие к неспособности оправдать ожидания взрослых[202]. Модель CPS вовлекает ребенка и взрослых в беседу, в ходе которой каждый может рассказать о своих чувствах и принять участие в совместном поиске решения. CPS – революционный подход, отлично работающий с детьми и подростками, способными формулировать свои идеи и делиться ими с заинтересованными взрослыми.Для Рут и Лины это стало настоящим спасением: отныне они беседовали и обменивались информацией друг с другом как партнеры, а не как соперницы. Благодаря подходу «снизу вверх», в основе которого лежали отношения, Рут больше не считала Лину «проблемным ребенком». Вместо этого она искренне радовалась новообретенной способности дочери говорить о своих трудностях – способности, которая, в свою очередь, развилась из способности сорегулировать свои эмоции с мамой.
Поддержка уязвимых детей
Как мы видим, в случае Лины и Лорен вмешательство дало различные результаты. Лорен, который первые три года жизни страдал от жестокого обращения, был более уязвим. Исследования Брюса Перри в Академии детской травмы (Child Trauma Academy
), а также в рамках исследовательской сети с участием более тридцати тысяч человек выявили повышенную уязвимость детей, подвергшихся токсическому стрессу в первый год жизни[203].