Рассказы

Даже когда она молчала и глазами убегала на другие дороги, она следила. Следила, как он говорит другим людям слова или их коконы, как раздувает огонь. Следила, как он смотрит и как много любви в том взгляде. Не потому, что хотела в чем-то убедиться, а потому, что считала, что людей нужно исследовать.

Свою жизнь ей хотелось видеть как последовательность совершенных мгновений, не счастливых безликих вспышек, не вечных глубоких переживаний, а разных, несочетающихся, но совершенных. Ей хотелось видеть каждый день особенным, даже если он был проведен в складках толстого дивана. «Пока я боролась с ленью, я, кажется, придумала новую мелодию и поняла, что жизнь не прожить без сладкого печенья с малиной» – так ей хотелось бы комментировать даже самый незначительный день. Поэтому каждый миг она аккуратно вышивала в своей биографии, и каждое событие было чем-то неотделимым от контекста. Очень часто это сулило необъяснимые крайности в поведении, ведь, чтобы момент оказался «тем самым» приходилось многим жертвовать. Ведь это тонкое искусство – вершить свою жизнь.

Не хотелось получать что-то среднее и пресное, никакого пустого промежуточного звена. Наверное, поэтому, она ненавидела, когда он звонил ради двух слов или забегал на пять минут. «Как же это неверно, нехорошо. Как же ты не можешь понять, ведь я люблю тебя, я хочу диалога глаз( как же мне милы эти наши диалоги!), я хочу тебя весь день, или хотя бы несколько часов, или уходи совсем. Пускай желание настоится, как терпкое вино, только не эти жалкие минуты без счастья и участия» – так она говорила ему холодными жестами.

Он был другим человеком. Событий и людей хватало с лихвой на две жизни, так ощущалась полнота, бурлящая и пенная. В очах часто полыхал огонь, у которого, правда , не было цели. Готовый жить и побеждать, готовый учить и учиться, готовый, кажется, ко всему, он не понимал, зачем эти бочки знаний, хватаемых на лету, хранятся в погребах и понадобятся ли они. Ровно, как и люди.

Так жили они каждый в своей правде: она цедила капли через десять сит, возможно упуская самые ценные и становясь закрытой, а он жадно пил из ручья, вероятно заглотив вместе с живительной влагой немало лишнего.

И каждый раз ей казалось, что в общей гамме «объектов, субъектов и их связей» она важна столько же, сколько и рюкзак, новый знакомый или очередной вечер игры в боулинг, а он терялся под пытками ее исследующих взглядов, всегда пытаясь понять, где же за этим хмурыми настойчивыми глазами прячется его любимая нежная девушка. Конечно, он полагал, что мир она измеряет другими инструментами, но всю тину в ее голове и сердце постичь было невообразимо.

Часто, непозволительно часто, оба терзались и вместе, и порознь. Ее сердце плакало об одном, его о другом, а рты обоих молчали, улыбаясь обманом. Любя друг друга, они прятали проблемы в смирительные рубашки и продолжали молчать. Так рождались паузы.

Ах, до чего же они были невыносимы, эти странные замершие моменты отношений, когда они обсуждали глупости, а порой и гениальные вещи, но души задыхались от чувств. Это были те самые ослабшие звенья, они теперь проникли в каждый день. И осознав, что борьба – это большой труд и там, где есть два человека, пытающихся постичь друг друга, там будут множиться и недопонимания, ей захотелось разбить все в один миг и сделать понятным. Так страшно было оставаться непонятой и не иметь на то разгадки.

И паузы стали прочными и реальными, большими тугими узлами на струнах. Разлука и расставание объясняли любое недопонимание.

Прощаясь, он сказал : «Я так люблю твоих рыб»

«Еще никто не называл тараканов в моей голове так поэтично» – подумала тогда она, улыбнувшись и погрустнев, и сказала: « А я твоих. Но, кажется, они перестали ладить и убивают все тишиной.»

Уходить было легко – рывками бежать без сознания, слушая свист ветра в ушах, заглушающий ритм сбившегося с пути сердца. Остановки, напротив, своим спокойствием резали и полосовали все нутро. Он знал это и останавливал ее, крича: «Да пойми же ты, как больно! Попробуй только вдохнуть свой спертый и затхлый, гордый воздух одиночества. Ты задохнешься.» Она ударила его – таким был ответ на правду.

Шло время и, оказалось, что, в самом деле, одиночество – плохой партнер, но хороший учитель. Оно ограняло мозг, как алмаз, шлифовало каждый его участок, и жизнь стала напоминать колыхания оголённых проводов. Вот только молчать они стали намного больше. Тела, порочные сосуды душ, старели и вздыхали, (впрочем, иногда даже смеялись), но все чувственное и эмоциональное продолжало стоять на вечной паузе.

Дома стали пустыми и, казалось, вся мебель не на своих местах. Зачастую приходилось искать уюта в чужих домах и на чужих улицах. Так мир походил на кино, где сюжеты сплетались удивительно просто, оттого что детали были зашифрованы кулисами, а настоящие фрукты пахли пластиком, хоть и хрустели во рту.