Рассказы

пафосом, где мы вселяемся в крохотные головы, дабы сеять зло. Выслушай мою сказку терпеливо!» Инструмент разрывал слуховые мембраны, проникал в самое сердце, раскалывал на части. Вонь наглухо забила ноздри Ханны, повсюду копошились твари, тьма съедала поле зрения, только вой, смех и грохот органа были повсюду и внутри. «Перестань играть! Прекрати это, прекрати!». Тело билось в судорогах, пока Ханна из последних сила кричала ему. Облизывая свои в отвратительной слизи губы, он яростно и неистово долбил по клавишам: «Слушшааай, девочка…Эту мелодию я написал для тебя. Нравится? Мы вместе написали. Там!ТамТАМТАМТАААММММ!!АХАХАХАХХАХАХААХХАХАХАХ!» Смех в унисон с беспомощным криком превысили допустимую частоту. «Сладкая сказочка, не так ли?»

Внутри.

Я смогла укротить их, мне так кажется. На время, конечно же, не навсегда. Такие вещи не проходят бесследно. Я видела сон, до боли напоминающий явь. Проснулась и не могла остановить поток соленых слез, разъедающих кожу. Этот паразит часть меня, жить нам суждено либо вместе, либо вовсе не жить. Я понимаю, как слаба. Чем тоньше чувствуешь мир, тем чаще слышишь орган. Схватка с ним отбирает всякие силы и любовь. Я кое-что поняла. Одиночество – их координатор. Рассаживает весь талантливый оркестр на надлежащие позиции и, ознаменовав взмахом палочки начало триумфа, начнет дирижировать лучше любого известного концертмейстера. Изумительный подход. Заслуживает аплодисменты.

Меня только одно мучает непрестанно. Один главный вопрос. Эти звуки. Их слышу только я?

Прошло немало времени прежде, чем я прикоснулась к правде.

–Элли.

–М?

Мы сидели в протестантской церкви, глаза наши были прикованы к изображению того, кто носил гордое звание, утратившее значимость в современном мире.

–Я должна спросить. Ты когда-нибудь слышишь его?

Элли молчала.

–Он когда-нибудь раздирал твою голову на части?

–Слышала ли я это?

Я молчала.

–О да.-Ее глаза проглотили мои. Мы точно поняли друг друга. – Чаще, чем ты можешь вообразить.

Уходя, Ханна обронила измятый листок, на котором были нацарапаны странные строки, выведенные с неукрощаемой силой и неистовством :

«Услышав гадкий зуд в горящих ранах,

Учись играть с своими бесами.

Учись играть на их органах.»

.

Состояние глубокого покоя

Негромкое шуршание занавесок и шелест бумаги погружали Джона Фритчела в состояние глубокого покоя.

-Вдохните глубже, Джон. Вижу, вы наконец-то готовы высказаться. .

Джон сделал глубокий вздох, на секунду задержал взгляд на Нэнси и нахмурил брови.

–Ох, ну и стара же ты стала, Нэнси. Даже взгляд не зацепить.

« А у вас все те же проблемы с чувством такта». –подумала Нэнси, не отрывая взгляда от своих записей.

– Мы можем начать? Итак, хорошо. Кто же сделал это с вами, Джон?

–Аа, чертова Китти Фрипп.

-Китти. Китти Фрипп.– ручка быстро царапала старенький желтый блокнот. – Значит, женщина?

–Нуу – старик лениво пожал плечами.

-Хорошо, Джон. «Даже очень хорошо, учитывая ваш характер» – пронеслось за кулисами слов в беззвучном потоке мыслей Нэнси

Сколько лет Китти Фрипп? Не подумайте, что я задаю лишние вопросы, просто мне необходима некая общая картина…

–Семь – прервал ее мистер Фритчел.

Брови Нэнси Оллман взметнулись к потолку.

-Семь? – переспросила она невозмутимо.

–Семь лет и пять месяцев, если быть точнее.

«Вам всегда нужны встречи с семилетними детьми, чтобы мотивировать на посещение сеансов?» – так и подмывало спросить Нэнси.

– Расскажите все по порядку. Что за человек – Китти Фрипп?

–Мне думается, у нее в голове ветер, как и у всех детей. Да и вообще кладбище мусора и глупых идей…

-Джо-он.