Речи к немецкой нации

Коль скоро для мыслящего и творящего на живом языке непосредственно понятны все символы этого языка, на живом языке возможно последовательное и органичное мышление и творчество, то есть это мышление и творчество будет неразрывно связано с живым духовным опытом народа, с системой его ценностей и особенной палитрой его мысли, и потому будет оказывать обратное воздействие на эту систему духовных координат жизни народа. Фихте особо останавливается в восьмой речи на этом обратном воздействии творца культуры на свою культуру. Действительно ценное и непреходящее творение всегда есть нечто большее, чем сумма исторических и фактических «влияний среды и школы», не растворяется вполне в объективном духе нации. Но все же это новое, свободное и ценное есть также явление вечной жизни абсолюта, и как таковое, подчинено закону явления, в частности, особенному закону всеобщей жизни в породившей творца нации, и потому обнаруживается перед нами видоизмененным этим особенным законом национального духа (национальным характером). Все частные обнаружения божественного в народе всегда будут подлежать всеобщему закону обнаружения божественного в этом народе, особенности исторического явления народа. Но и само творчество одного подлинно духовного творца, само его существование в лоне своего народа, становятся раз навсегда неотъемлемыми определениями этого явления божественной жизни в особенном народе, входят как законодательное свойство в состав духовной жизни этого народа в истории, становятся образцом и критерием дальнейших проявлений этой жизни, так что эти дальнейшие и позднейшие явления духа необходимо ориентируются также и по этому творческому деянию. Поэтому в народе живого языка никакое подлинно творческое создание не может погибнуть и утратить свежесть новизны, пока жив сам народ, то есть продолжается живое развитие и пополнение кладовой непосредственного и цельно-связного духовного опыта этого народа, в прямой связи с жизнью народа. Поэтому для человека, говорящего на живом языке, жива надежда и вера, что неискаженная историческая жизнь его народа будет залогом его собственного бессмертия в мире культуры, в мире отечественных смыслов. Последовательная рефлексия этих смыслов, духовных реальностей, и вечного прообраза всякой реальности, божественной жизни, осуществляемая в наукообразных формах, или философия, будет у народа живого языка последовательной рефлексией его собственной жизни в символах, которые несмотря на сверхчувственное обозначаемое наглядно понятны всякому носителю языка. Поэтому философия народа живого языка будет непосредственно связана с его жизнью и устремлена к преобразованию и преображению этой действительной жизни, и этому не мешает отвлеченно-символическая терминология, каждый термин которой жив и очевиден в этом языке. И только у народа живого языка философия может быть законченной системой, органическим целым мышления, и будет развиваться по необходимому закону, а не по произволу систематика, потому что во всей системе будет жить и развиваться единая основная мысль мыслящего, и действительная, опытно известная, мысль этого именно мыслящего, и эта живая исходная интуиция системы будет неотделима от совокупного культурного опыта народа и в том числе этого человека. В этом действительном и органическом мышлении свобода произвола уничтожается в необходимости. Поэтому органическое мышление будет осознаваться каждым его носителем как побуждение к изменению действительной жизни по образу мыслимого в мышлении, будет живым идеалом действительности, побуждением к усердной работе по усовершенствованию порядков личной и общей жизни. Но если мыслитель только приступает к творческому расширению сферы сверхчувственного символизма, то поэт проводит это расширение символической способности языка по всей области возможного культурного опыта и символизации. В творении поэта всякое слово, будучи символом, отчасти преображается в духе, всякое слово выражает духовное прозрение, и потому жизнь, о которой говорит поэт, также преображается этим новым метафорическим преображением, и преображенная – нравится читателю и слушателю, и в свою очередь побуждает их сделать лучше и просветленнее саму действительную жизнь. Поэзия народа живого языка проясняет и преображает жизнь, по-новому органически воссоединяя наглядные, хотя и духовные по смыслу, символические знаки этой жизни, и так же, как философия, рождаясь из полноты жизненных отношений, сама рождает сознание верного строя этих отношений, сама становится жизнью в идее. Но только в живом языке и может происходить подобное символическое обогащение в преемственной связи культуры, только в нем каждое живое движение даже спекулятивного мышления заключает в себе возможность новых поэтических открытий, нового обогащения языкового символизма. Если поэт действительно совершает такое открытие, он становится лучшим посредником живого мышления (систематической философии) и живой жизни. Только в живом языке каждое движение философии содействует движению «изящной словесности», и наоборот, только в живом языке возможен поэтому и поэт в этом действительном смысле, и философ, в смысле учителя и воспитателя народа, мудреца, мудрость которого обращена на усовершенствование земной жизни. Но только в народе живого языка возможно также и действительное государственное искусство, потому что только такой народ действительно имеет национальный характер (особенный закон духовной жизни), только в таком народе этот национальный характер может быть последовательно осознан учеными (потому что эти ученые образованы в культурной и прежде всего языковой среде, запечатленной влиянием этого самого характера), и потому только в таком народе отечественный дух общежития, его национальная особость, может быть не только в теории признана за первичное и главное, но и в действительной жизни утверждена как первичное и главное. Для народа заемной культуры «национальная идея» не имеет реального отношения к его действительной исторической национальности, и потому народ заемной культуры может усвоить себе любую «национальную идею», или, иначе сказать, его можно произвольным реформированием общественных институтов приучить к любому культурному багажу – или избавить решительно от всякого. Эта-то именно идея независимости государственного строительства от культурных предпосылок, от особости народного духа, народной нравственности, коренной религиозной веры народа, идея независимости государственности от народности и дает при последовательном развитии начало механической теории государственности, против которой недвусмысленно выступает Фихте в «Речах».