Речные разбойники

«И, по-твоему, было бы лучше, если бы Гао Цю удалось убить ее? Тебе должно быть стыдно!»

Она будто оказалась в ловушке, зажатая между демоническим тигром с пылающими глазами и бездонной пропастью. Разве могла она помочь им преступить все законы страны? Разве могла она ответить им отказом?

Компаньон Линь Чун двинулся вперед, выходя на свет, и опустился на колено.

– Госпожа Лу, я наслышан о вашей проницательности и глубокой мудрости. Не только от сестрицы Линь, но и от поэтессы Сун Цзян по прозвищу Благодатный Дождь, которая вступила в наши ряды, чтобы бросить вызов тем, кто угнетает слабых. Я польщен встречей с той, кто вдохновила и просветила во многих вещах двух наших главарей.

Рука Линь Чун ненадолго сжала плечо Лу Цзюньи, успокаивая ее.

– Знакомься, это наш главный Тактик. Другие имена тебе вряд ли что-нибудь скажут, но Сун Цзян и в самом деле одна из нас, и, помимо этого, я попросила бы моего товарища придержать его красноречие при себе. Сестрица Лу, мы лишь хотим попросить тебя кое о чем. Ты можешь отказаться, если захочешь.

– О чем именно попросить? – еле слышно поинтересовалась Лу Цзюньи. Она вдохновила Сун Цзян? Но на что?

На то, чтобы перейти дорогу власть предержащим…

Она не желала ничего об этом знать.

Тактик выудил из внутреннего кармана сложенный бумажный лист.

– Нам нужно, чтобы по всей столице люди говорили об этом.

Лу Цзюньи машинально взяла протянутую бумажку. Поднесла ту к мерцающему свету лампы и прочитала ее содержимое. Затем перечитала его еще раз. Аккуратно написанные иероглифы были полны музыкального изящества, напоминая произведение искусства. Тем не менее их смысл противоречил самому себе, потому что это было невозможно, в такое нельзя было поверить… Она и в кошмарном сне не могла вообразить подобное. И при этом стояла подпись широко известной Сун Цзян… Бумага в ее руке задрожала, как осенний лист, что никак не хотел опадать.

– Я не могу… – она облизнула губы и сделала вторую попытку. – Это измена.

Ее утверждение прозвучало до смешного драматично и чересчур жалко. Разве могла она легко и непринужденно ответить на просьбу вроде этой? Каким образом у нее вообще получилось хоть что-то вымолвить?

– Измена? Или перемены? – задала вопрос Линь Чун низким и напряженным голосом, словно обвинение Лу Цзюньи задело что-то внутри нее. – То, что Гао Цю со мной сделал, не было единичным случаем. Ты постоянно говорила, что мне следует более четко понимать, в чем заключается справедливость.

– Я говорила о гипотетических спорах, а не… ты просишь меня вести пропаганду против государства. Никакие это не перемены, а самая настоящая измена, это…

– …будет обращено не против империи, – настаивала Линь Чун. – И не против государя. Империя – это не только коррупция, что разъедает ее изнутри. Нам необходимо верить в это, просто необходимо. Ты могла бы помочь обелить добрые имена хаоцзе, которые сражаются за простой народ.

Лу Цзюньи попыталась ответить, но не смогла исторгнуть ни единого звука.

– Кто есть империя, если не народ? – мягко процитировала Линь Чун. – Могу поклясться, что ты сказала мне это когда-то давно. Лишь государь и народ являются настоящей империей, а не власть имущие, своими действиями стремящиеся уничтожить всю нашу цивилизацию, которую строили целые поколения наших предков.

Лу Цзюньи частенько повторяла эти слова. Отвечала ими своим друзьям-интеллектуалам в ходе оживленной беседы, временами наименее храбрые из них шикали на нее, тут же краснели и начинали демонстративно оглядываться по сторонам, проверяя, не наблюдает ли за ними кто-нибудь.

Видя подобную реакцию, Лу Цзюньи частенько заявляла, что сам государь согласился бы с ней.

Идеализм не был хоть чем-нибудь реальным. Реальными же были советник, вонзающий шип в глаз женщины, Фань Жуй, беспрестанно бормочущая непонятно что, как одержимая, постоянный страх перед властями, которые запросто могли раздавить ее, как таракана, да и не только ее, но и всех, кто был ей дорог или с кем она вообще когда-либо заводила разговор, начиная с ее дорогой Цзя и заканчивая друзьями и посетителями ее глупых, наивных и ребяческих светских кружков.

– Я не могу. Я… я не стану, – ее рука смяла бумагу в непроизвольном отторжении, превратив в мусор, каковым та и являлась. «Сестрица Линь, кем же ты стала? И кем была я все это время?» – Прошу тебя, пожалуйста, уйди.

Линь Чун отошла от стола, выпрямив спину. В первый раз она почувствовала, что клеймо преступницы ей отлично подходит. Стало частью ее нового облика, того человека, в которого она превратилась.

– Если вас принудили бы работать со станком, то никто не смог бы обвинить вас в чем-либо, – сказал Тактик. – В наших силах снять с вас любую ответственность.

Лу Цзюньи легонько и бесшумно мотнула головой. Вина все равно была бы на ней, как они этого не понимали?