Родник жемчужин: Персидско-таджикская классическая поэзия

Захочешь ослепить – безмерно буду рад,
Захочешь сжечь – сожги! Блажен подобный ад.
Л позовешь в цветник, сорву цветок, в котором
Мне чудился бы твой тончайший аромат.

100

Весь мир лежит в пыли, и вьется в ней тропа –
Печалей и скорбей послушная раба.
В цветах гора Альванд, в ковре из гиацинтов,
Но каждый венчик желт, как и моя судьба.

101

Как луноликих гнет тяжел! Я изнемог.
Тюльпановым тавром ожог на сердце лег.
Но если завтра вновь красавицы поманят,
Вновь не смогу стереть смущения со щек.

103

Ищу ответ. Я стал скитальцем – отчего?
Я стал давным-давно страдальцем – отчего?
Все снадобье для ран и горестей находят,
А я не шевельну и пальцем – отчего?

108

Печалью болен я, она же и врачует,
В скитаниях моих возлюбленной кочует.
Она затем дана, чтоб разделить досуг,
Обдумать – что к чему, когда со мной ночует.

110

Не помню, как я жил. Мне кажется порою,
Что были иногда мгновения покоя,
Но так велик твой гнет и так невыносим,
Что мнится, будто жизнь была сплошной тоскою.

112

Да буду проклят я, коль посажу тюльпаны!
Да буду проклят я, коль их касаться стану!
Сто раз я был сражен похожей на тюльпан
И сто раз жертвой пал коварства и обмана.

114

Моей мольбе хоть раз ты внял, о небосвод?
Вращаясь, ты опять свершил круговорот,
Но те же у меня и горести, и муки.
Так безотрадно жизнь, наверное, пройдет.

115

Десницу поднял рок и ткнул в меня перстом,
Изгнанником с тех пор брожу в краю чужом.
Не чувствуя вины, я не покончил с жизнью.
Осталось слать мольбы и каяться. Но в чем?

116

Молчанию гробниц мой плач вполне под стать,
Хоть плачу оттого, что не могу молчать.
Мне говорят: «Молчишь, не знаешь, значит, горя».
Нет, горя я хлебнул, да мочи нет кричать.

117

Ты рождена для роз, для неги в цветнике,
А я – брести в пыли и увязать в песке,
Но где бы ни был я в скитаньях по пустыням,
Ты предо мной встаешь миражем вдалеке.

118

Как соль, в моей душе тоска растворена,
Ночами до зари огнем горит она,
И если поутру одним ревнивым вздохом
Соперников сожгу, в том не моя вина.

121

Тащу тяжелый груз всех в мире слез и ран.
Да разве я верблюд, ведущий караван?
Печальнее всего, что я уздою скован.
А повод подлецам тобою в руки дан.

125

О сердце, разожми хотя б на миг тиски,
На волю отпусти из рук твЛй тоски!
Ты – ловкий птицелов. Ты так искусно ловишь,
Что даже не кладешь зерна в свои силки.

132

Тот счастлив, у кого всегда легка мошна.
Беспечно он сидит за чашею вина,
Смеется от души и пьет за луноликих,
А в чашу с высоты глядит сама луна.

133