Россия – Грузия после империи

Как представляется, Запад не может простить Иванишвили и его избирателям того, что в Грузии случился переворот, который, с одной стороны, вроде бы в точности придерживался сценария прежних цветных революций. Футболки, символика, отсутствие насилия, молодежь в качестве главной действующей силы, твиттер, фейсбук, ютуб, спонтанность, анонимность, отсутствие заметных ораторов и вождей, в известной мере неполитический характер событий, вспыхнувших от стратегически точно запущенного по телевидению скандала, – все это отвечало сценарию, который приводил к смене режимов в Сербии, на Украине и в Киргизии. Однако, с другой стороны, в грузинских событиях было решающее и, по крайней мере для США, непростительное отличие: в том, что пароли и ход грузинской революции метлы 2012 года определяли не иностранные интересы и агенты, а деньги и сколоченный на эти же деньги аппарат своего, местного политика. Политика к тому же такого, которому Запад не доверяет, потому что не в силах контролировать. Шестикратного миллиардера, не имеющего в своем прошлом достойных упоминания темных пятен, нельзя ни купить, ни запугать. В 2012 году мы пережили первую парламентарную смену правительства в одной из постсоветских республик, не считая Прибалтики. Это исторический факт мирового масштаба и превосходный пример. Но настоящего благословения со стороны Запада пока не слышно. Грузия внезапно оказалась в одиночестве.

Грузины смогут «трезво освоить результаты своего периода бури и натиска» и без нашего благословения. Но в этот по-южному мягкий декабрь 2012 года я думаю о том, что активисты цветной революции Иванишвили так пришлись мне по сердцу оттого, что борьба их вскрывает противоречия модерна, уже ставшие для меня лейтмотивом в картинах городов, описаниях архитектуры, идейных драмах, репортажах и зарисовках. Молодые грузины стремились и продолжают стремиться на Запад, и это их стремление я вполне разделяю, сколь бы мало мне ни хотелось самому жить подолгу на Западе, где модерн одержал победу еще в прошлом столетии. Я сочувствую американизации, но и в Америке оставаться надолго вскоре передумал. На память приходят кумиры-интеллектуалы времени моей юности, отдать должное которым, кажется, уже требует мой возраст. Хоркгеймер и Адорно в начале 40-х годов бежали из гитлеровской Германии через Нью-Йорк в Калифорнию. «С давних пор просвещение в самом широком смысле прогрессивного мышления преследовало цель избавить людей от страха и сделать их господами. Но наконец-то просвещенная планета воссияла под знаком триумфирующего зла»[118]. Так начинается их главный труд, контрафактное издание которого 1970 года стоит у меня за спиной на книжной полке. Знаменитая вторая фраза «Диалектики просвещения» ложна с точки зрения истории философии, но истинна как эстетическое суждение (как и сама «критическая теория» вообще, вероятно, отражает бытие постольку, поскольку может быть оправдана лишь как эстетический феномен). И вот догадкой в духе Хоркгеймера и Адорно объясняется то – стало ясно мне уже после первых впечатлений от грузинских ландшафтов, психологической атмосферы, архитектуры и манеры общения, – что сердце мое на протяжении последнего десятилетия принадлежало тем городам и странам, в которых просвещение и модерн еще архаически нестабильны и вынуждены сражаться, между тем как твердолобость и жестокость непросвещенного прошлого, подобно поэзии – явлению мимолетному, но задержавшемуся сверх отмеренного, – уже прощаются с миром и историей человечества.

И, конечно, забыть ни на миг не могу я девочку на бетонном цоколе Тбилисской филармонии, которая сентябрьской ночью, без оглядки на последствия, объявила миру то, о чем давно уже думала. Посредством чего она, наряду со многими другими, изменила мир. «Современный мир переживает почти повсеместное политическое пробуждение, – пишет Зигмунд Бжезинский, советник президента, историк и геополитик, в своей новой книге, опубликованной в год грузинских выборов, – миллионы людей находятся в поиске путей к светлому будущему»[119]. Бывший министр тюрем, ныне сам сидящий в заточении, и его юная противница, о которой никто никогда ничего не слыхал и не читал, – ключевой символ грузинской новеллы 2012 года. И, может статься, вообще ближайшего десятилетия. Я гляжу в окно на голые деревья, дома, линии электропередачи и холмы зимней Грузии. Сегодня они – часть пейзажа некоей другой страны, чем всего пару месяцев назад.