Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1

Щурится пес на солнышко. Судорожным собачьим воем вздвоил позевку. Прикрыл пасть рукавом и оттолкнулся.

— Не слыхал — должно, не в нашем раёне…

Угостили дядю конфетами. Пощупали у него бляху на груди.

— Капусту разводишь, красавец? Да не здешний ли ты?

Польщенный таким вниманием красавец откачнулся от забора: чихнул, высморкался в клетчатый платок и окончательно проснулся. Усы начал подхорашивать.

— Мы дальни — Ирославски. А зовут меня ФОМОЙ. Фома Денисыч Лукоянов…

Ванька дружески хлопнул его по широкой лошадиной спине.

— И куфарка у тебя е?

— Есь небольшая… — виновато ухмыльнулся Фома, но сейчас же подтянул пушку и строго кашлянул. А матрос — бесом-бесом.

— Дурбило! Зачем же небольшая? Ты большую заведи: белую да мягкую — со здобом. На свадьбу гулять придем. Прощай.

— Прощевайте, братишки…

По берегу полный ход.

По дурочке слилось.

— Ха ха!

— Хо хо!..

Конфеты в карманы. Банку об тумбу.

3.

Парни с добром.

С утра бушевал штормяга. К вечеру штормяга гас. С дымной дали, играя мускулами гребней, лениво катят запоздалые волны и усталыми крыльями бьются в мол. Молкнет гул. Зачарованный ветровыми просторами на горе дремлет город, в заплатках черепиц и садов похожий на бродягу Пройди-Свет. В Ваньке сердце стукнуло. В Мишке сердце стукнуло. В раз стукнули сердца.

Вот он… Родной.

Вира брашпиль.

Обрадовались, будто находке, кораблю свому:

Кованый

Стройный

Затянутый в оснастку.

Сила

Не корабь — игрушка: хоть в ухо вздень.

Топают по жидким деревянным мосткам. Топают, уговариваются.

— Бухай, да не рюхай.

— Не бойсь: море не сожгем…

Расспросы-допросы. Как да што? Партейные ли вы коммунисты?

— Лей в одно: так и так, мол, оно хошь и не гармонисты, а все-таки парни с добром. Нефть и уголь и золотые горы завоевали, сочуствуем хозяйственной разрухе и так далее.

— Не подморозим — сверетеним. Бултыхнем.

— Служим за робу.

— Для них не жалко последне из штанов вытряхнуть.

Замусоренная бухта круто дышит перегаром угля, ржавым железом и сливками нефти. Оплывает синью вечер. Кровью затекает закатное око. Качелится море в бардовых, темно-малиновых парусах. У трапа ВОЛЧОК.

Шапка матросская.

Под шапкой хрящ.

Ряжка безусая.

Лощ

Прыщ.

Стручок зеленый.

— Вам куда, товарищи?

— Как куда? — упер Мишка руки в боки, — имеешь ли данные нас допрашивать?..

— То-эсть я хотел…

— Козонок.

— Залупа.

И Ванька шутя попытался вырвать у парня винтовку. Тот зашипел, как гусь перед собаками. Вскинул на изготовку и чуть испуганно:

— Чео надо.

Братки в рев:

— Ах, ты, лярва.

— Мосол. Моряк, смолено брюхо.

— Давно ли из лаптей-то вывалился.

— На! Бей!

— Коли!..

И давай-давай гамить. От их ругани гляди-гляди мачты повалятся, трубы полопаются. Завопил волчок:

— Ваааахтеный!.. Товарищ ваааа!

Лихо:

— Есть!

Подлетел ВАХНАЧ. Такой же сморчок. Из-под шапки чуть знать. Клёш ему хоть под горлом застегивай. На шее свистулька, цепочка медная. Кортик по пяткам бьет.

— Кто тут авралит? Ваши документы?

— Почему такое? Штык в горло: имеет ли данные?..

* * *

Трое в боцманской каюте. Сам старик ФЕДОТЫЧ и ЗАКРОЕВ с ИГНАТОВЫМ — юники, выученики машинной школы. На деловую минутку завернули да и застряли: любят старика — ласковее кутенка сердце в ём. Бойкими гляделами по стенам, по цветным картинкам.

— Товарищ боцман, а это что за музыка?

Гоняет иголку Федотыч — бельишко латает: зуд в руках, без дела минутки не посидит. Укачивается в зыбке воспоминаний:

— Это, хлопцы, англейскый город Кулькута. В Индии помещается. Город ничего, великолепный. Жалко, сляпан на деревенску колодку: домов больших мало.

Оба два:

— И чего торчим тут? Сорваться бы поскорее в дальнее…

— Расскажите, Лука Федочч, что-нибудь из своих впечатлений?

Обметан быльем старик, легок.

— Впечатленьями заниматься нам было не время… Неделю-две трепет трепет, бывало, в море — могиииила! Бьет и качает тебя море, как ветер птицу… Нуш дорвёсса до сухой пути — пляши нога, маши рука… Гггггуляй! Мокни, сердечушко, мокни в веселом весельице… Раздрайка-раздрайка. Бабы-бабы…

Оба в думе, ровно в горячей пыли.

— Эх-ба…

— А волны там большие бывают?..

Работу в сторону. Плечо развернул. Кремнистым глазом чиркнул по молодым лицам, перемазанным олеонафтом и жирной копотью.

— Дурни…

Помолчал… Строго и торжественно поднял руку.

— О ки ян…

Обмяк старый боцман:

— Местечки там есть — глыбина тыща верст. Можа и больше. Убедительно сказать не могу: сам ни мерил, знающие люди сказывали. Одно слово: о ки ян.

Молодые языки — россыпью-смеха. Молодые языки бойко:

— Ого!

— Эге!

— Новые страны, народы… Интерес но: комсомол у них есть?

— У кого у НИХ?

— Ну, на островах у дикарей…

— Понятно есть.

— Тянет ветер от нас, ну и там волну разводит…

Старик свое. Старик разохотился:

— А бабы у них?.. Прямо надо сказать — проблинатические бабы… За милу душу уважут. Так уважут — чуть уползешь. В наших некультурных краях ноги на-нет стопчешь, а таких баб не сыщешь. И год пройдет и два пройдет и пять годов пройдут, а она тебе стерва все медовым пряником рыгается…