И так-то идет у них без перерыва своя, им лишь одним понятная перебранка и разговор. Я сижу еле жива от страху, грешница я, думаю себе: ой, убьют! Ходила даже несколько раз к матушке, Ирине-то Прокофьевне. „Боюсь, – говорю, – матушка, души во мне нет, пожалуй, убьют“. А матушка-то бывало и скажет: „Терпи, Аннушка, дитятко; не по своей ты воле, а за святое послушание с ними, Божиими-то дурачками, сидишь. И убьют-то, так прямо в Царство Небесное попадешь“. Ну и терплю, сижу. Бывало, сестры-то, и те говорят: „Гляди-кась, что делают! А Анна-то Кременковская с ними, с дураками, возжается, из ума выжила, совсем дурою стала“. Да что? С Соловьевым-то, бывало, своя у них, им лишь одним понятная да Богу, блаженная война идет.