Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

„Слышишь, – говорю я келейнице-то Ирины Прокофьевны, – что она говорит? Поди, да скажи матушке-то“. И ушла она да все матушке-то и пересказала. Зная прозорливость Пелагеи Ивановны, испугалась матушка Ирина Прокофьевна, присылает к нам келейницу кое с чем, с гостинцами, да и не велит ее трогать. Взошла келейница, дает ей что-то: „Матушка прислала“. А она не унялась, знай себе говорит: „Нет, ведь ей уж недолго начальницей-то быть“. Как бы вы думали? И вправду, через две недели матушку-то, Ирину-то Прокофьевну, тихомолком от нас, по Иоасафовой-то хитрости, сменили, поставив начальницей Екатерину Васильевну Ладыжескую. Но когда приходили сестры к Пелагее Ивановне и о ней говорили: „Вот у нас новая матушка“. – „Нет, – отвечает она, – это еще не коренная. Да еще смута-то, смута-то какая у нас будет“, – и замолчит.

„Ну, – говорю, – у тебя, видно, все не настоящие да не коренные“. А вот когда матушку-то Елисавету Алексеевну поставили начальницей, я опять так и говорю ей: „Ведь новую матушку-то поставили нам; что, и эта, по-твоему-то, опять не коренная?“ – „Нет, – говорит, – батюшка, вот эта уж настоящая, как есть коренная“.

Ну уж и впрямь настоящая да коренная вышла Елисавета Алексеевна Ушакова, теперешняя наша матушка Мария».

В 1861 году нижегородский владыка Нектарий приехал в Дивеево, чтобы поставить вместо избранной и любимой большинством сестер игуменьи Елисаветы (Марии) выдвиженку Иоасафа сестру Лукерью. Владыка обошел монастырь и, между прочим, заглянул в келью к Пелагее и Анне. На его вопрос , как ему следует поступать, Пелагея ответила: «Напрасно, владыка, напрасно ты хлопочешь! Старую мать не выдадут!» Но, видя, что епископ остается пока при своем мнении, блаженная вдруг вскочила и, как говорит житие, «начала воевать» – она схватила палку и стала все крушить вокруг себя.

Это был такой своеобразный протест. Сродни нынешним пикетам или голодовкам.

В монастыре жила еще одна юродивая – Прасковья Семеновна. Когда мимо окон ее кельи проходил владыка Нектарий с сестрой Лукерьей, она выбила стекла и на весь монастырь закричала: «Второй Серафим, Пелагея Ивановна! Помогай мне воевать! Наталья косматая! Евдокия глухенькая! Помогайте мне! Стойте за истинную правду! Николай чудотворец, угодник Христов, помогай за правду!»

Как могут протестовать против несправедливости люди, у которых нет ни самых малых средств для протеста? Блаженные крушат все, что на глаза попадается, причем не щадят самих себя, даже, прежде всего, самих себя – режут в кровь и убивают досиня собственные члены. На войне как на войне.

Но, кроме демонстративных погромов, Пелагея решилась еще и на индивидуальный террор. Она где-то подкараулила владыку Нектария и ударила его по лицу. К чести своей, епископ отреагировал на нападение истинно по-христиански – он поворотился к блаженной небитой щекой и смиренно проговорил: «Что же, бей и по другой, раба Божия…» Пелагея ответила: «Будет с тебя и одной». Согласимся, ответ далеко не безумного человека.

Слух об этом происшествии дошел до самого митрополита Филарета. И вот что святитель затем писал: «Неправильное избрание Гликерии подтвердилось. Иоасаф открылся самым нелепым человеком. В общине сестер простых и скромных постепенно собрал себе партию, главой которой теперь Гликерия, и произвел разделения и смуты… После избрания Гликерии одна живущая в Дивееве и уважаемая всеми юродивая при народе ударила преосвященного Нектария в щеку».

Выиграли юродивые свою войну.