Русская библия: История переводов библии в России

Имея в своем распоряжении столь опытных и квалифицированных переводчиков, Геннадий мог, очевидно, пойти по одному из двух указанных путей: либо по тому, который считал правильным Димитрий Герасимов, то есть сверяя книги Ветхого завета, написанные первоначально на древнееврейском языке, с еврейской библией, а остальные книги — с их греческими подлинниками; либо избрав в качестве единственного источника для сверки и пополнения славянского текста ветхозаветных книг только Септуагинту. Геннадий и его окружение, однако, избрали третий путь. «Нельзя не отметить, — пишет П. А. Юнгеров, — в труде Геннадия сильного влияния Вульгаты. Геннадий взял ее своим главным руководством вместо греческой Библии… Филологический анализ обнаруживает, что Геннадиевский свод содержит часть текстов, судя по языку и грамматике близких к XI в. и кирилло-мефодиевскому времени, местами с болгарскими поправками (Пятикнижие, книги Иисуса Навина, Судей, Руфь, Псалтырь). Другие — по тем же признакам являются более поздними переводами с греческого и, наконец, книги Паралипоменон, Ездры (I, II и III), Неемии, Товит, Юдифь, Премудрость Соломона, неканонические части книги Есфирь (10–16 гл.) и I и II Маккавейские книги сделаны уже совсем не с греческого, а с латинского текста Вульгаты, а также с Вульгаты сделаны в книгах пророков Иеремии и Иезекииля ряд вставок, отсутствующих в Септуагинте; наконец, каноническая часть книги Есфирь переведена с еврейского. Из Вульгаты же заимствованы расположение ветхозаветных книг и предисловия к ним. Последние частью переведены с немецкого перевода Вульгаты».[33]

Примечательно, что в Геннадиевский свод оказались, таким образом, включенными книги, за которыми восточная, греческая церковь, а также русская традиционно не признавали канонического достоинства и которые, следовательно, не считались «богодухновенными», между тем как западная, католическая церковь как раз настаивала на их «богодухновенности». В спорах с православием католические богословы черпали из этих книг аргументы в свою пользу по важнейшим догматическим расхождениям между восточной и западной церквами. Известно, например, что когда на Флорентийском соборе (1439 г.) учение о «чистилище» было признано одним из главных догматов католической церкви, основным доказательством послужило одно место из II Маккавейской книги (12:39-45). В нем говорится, что Иуда Маккавей, осматривая после одного сражения трупы павших соратников, обнаружил на многих спрятанные под одеждой языческие амулеты. Тогда он приказал собрать со всех воинов деньги и отправить их в Иерусалим, чтобы там на эти средства принесли в храме жертвы и совершили молитвы за согрешивших. Это он сделал, «помышляя о воскресении Аще бо падшим восстати не чаял бы, излишно было бы и всуе о мертвых молится». Поэтому-то он «за умерших моление сотвори, яко да от греха очистятся». На эту главу и ссылались католические теологи в доказательство существования «чистилища», то есть особого места на «том свете», где души умерших грешников еще могут быть очищены от неискупленных при жизни грехов с помощью молитв, добрых дел, милостыни бедным и даров на храм, совершаемых за покойных их живыми родственниками или близкими людьми через посредство служителей церкви. Православная же церковь до этого времени отвергала догмат о чистилище, как не принимала и другие решения Флорентийского собора.

Как объяснить эту переориентацию славянской библии с востока на католический запад, с греческой Септуагинты на латинскую Вульгату?

Среди русских православных богословов по данному вопросу не было и нет единства. В то время как одни объясняли, что в распоряжении составителей Геннадиевского свода не было под руками соответствующих греческих списков или переводчиков, знавших греческий язык, а была латинская печатная библия, другие пытаются найти более глубокие причины. Так, И. Е. Евсеев усматривает главную причину в «насильственном воздействии на канонические особенности восточного православия католической пропаганды». Совершенно невероятно, считает Евсеев, чтобы в таком существенном пункте разногласий между православием и католичеством, как оценка канонического достоинства книг Священного писания, пункте, обсуждавшемся на множестве соборов, начиная с IV в., Геннадий в XV в. «с легким сердцем, сознательно и добровольно пошел на капитуляцию и признал необходимым восполнить источник своего исповедания добавлениями католическими, решительно отвергавшимися до того времени православной церковью».[34] Помимо «насильственного воздействия» католической пропаганды Евсеев увидел еще и другую причину этой, по его выражению, «искусной тайной победы» католицизма над православием в «решительной невнимательности и небрежности церковной власти того времени».[35]