Русская библия: История переводов библии в России

Выше отмечалось, что у раннехристианского и средневекового духовенства до изобретения книгопечатания было двойственное отношение к внесению всякого рода исправлений в тексты священных писаний. В этом вопросе церковь чувствовала себя постоянно между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, непрестанное накопление искажений в различных списках, естественно, приводило к тому, что эти списки, во-первых, все более отдалялись от оригинального, а, во-вторых, разные списки начинали различаться и между собой к недоумению и «соблазну» внимательного читателя. Выйти из этого положения можно было, очевидно, только одним путем, выправляя испорченный текст славянских книг по наиболее исправным славянским же спискам или непосредственно по лучшим греческим, как это, например, сделал еще в XIV в. митрополит Алексий. Но, с другой стороны, внесение любого рода изменений в религиозные книги ставило церковных деятелей перед реальной опасностью уронить в газах верующей массы авторитет этих книг, в особенности Священного писания.

Противники исправления, охранители «древлего благочестия» ревниво относились ко всякой попытке изменить что бы то ни было в своих книгах, а особенно если эти попытки исходили «со стороны».

Что касается требований выправить славянские книги по греческим, то у русских охранителей «древлего благочестия» на это был свой ответ: не у греков следует искать истину, потому что у них «вера православная испроказися Махметовой прелестью от безбожных турок» и вообще греки допустили в свою веру «растление» латинское. Писатель XVI в. Филофей, старец Елизарова монастыря, в послании к великому князю Ивану Васильевичу решительно заявляет, что в то время как Константинопольская церковь «соединения ради с латынью на осьмом (то есть Флорентийском. — М. Р.) соборе… разрушися и положися в попрание яко овощное хранилище Великой Русии… едина ныне святая соборная апостольская церковь восточная паче солнца во всей поднебесной светится». Русь, утверждали охранители, сберегла издревле свою веру во всей чистоте и полноте нерушимо, не поступившись ни одной мелочью в обрядности, ни одной буквой в священной книге.

Влияние и силу «охранителей» на горьком опыте испытал один из самых ученых богословов на Руси того времени — знаменитый Максим Грек (до принятия монашества Михаил Триволис). Он происходил из богатой и знатной греческой семьи города Арта. Время рождения Максима в точности не известно — между 1470 и 1480 гг. Родители его были образованными людьми, «философами», как их называли, и они позаботились о том, чтобы с детства дать сыну хорошее образование. А когда Максим вырос, его направили учиться в центр западноевропейской культуры того времени — Италию. Он слушал лекции в университетах Падуи и Венеции, Рима и Флоренции, изучал в библиотеках этих городов сочинения западных богословов, древнегреческих философов и современных светских ученых. Во Флоренции на него произвели огромное впечатление проповеди знаменитого Савонаролы, гневно бичевавшего падение нравов в Италии и особенно развращенность духовенства, призывавшего очистить церковь и направить ее в правильное русло истинного христианства «апостольских времен». Воспоминания об этом человеке Максим пронес через всю свою жизнь. Может быть, влияние Савонаролы сыграло определенную роль в решении Максима принять монашество. Он, однако, остался верен религиозным традициям своей родины, восточному православию, и, покинув Италию, переехал на Афон, «Священную гору», где в эти десятилетия, после падения Константинополя, сложился крупный центр православного богословия. Библиотеки афонских монастырей были особенно богаты, и здесь Максим, принявший постриг в Ватопедском монастыре, имел возможность пополнить свое богословское образование, отдавшись чтению христианских писателей.

Если из Италии Максим Грек вывез солидную филологическую подготовку и превосходное знание древних языков — греческого и латинского, то на Афоне он, по-видимому, имел возможность несколько освоить и славянский, познакомиться с южнославянскими богослужебными текстами. Может быть, последнее обстоятельство и сыграло важную роль в его дальнейшей судьбе.

В 1515 г. монастырские власти Афона получили грамоту из Москвы от великого князя московского Василия III. Грамота содержала просьбу прислать в Москву монаха Ватопедского монастыря старца Савву, «книжного переводчика». Великий князь обещал не задержать его надолго и щедро наградить. Но старец Савва по старости и болезни был не в состоянии пуститься в столь дальнюю дорогу. Вместо него назначили Максима. В ответной грамоте Василию Ивановичу афонское начальство так характеризовало Максима: «искусный божественному писанию и к толкованию и преведению всяких книг, и церковных и глаголемых еллинских».