Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

- Делайте поскорее, что хотели, а потом дайте мне спокойно умереть, - прикрыв глаза, обреченно прошептала Эсмеральда; последняя одинокая слезинка показалась из-под ресниц. – Но пообещайте прежде, что никогда больше не тронете Феба!

- Обещаю, - мягко произнес Клод и нежно коснулся округлой детской щечки, большим пальцем подхватывая прозрачную каплю.

Заставив девушку подняться, архидьякон помог ей снять черный монашеский подрясник и аккуратно уложил в постель. Укрыл льняной простыней, поверх которой накинул извлеченное из сундука шерстяное одеяло. Сам же он удовольствовался плащом и, устроившись рядом, бережно обнял этот ворох, под которым свернулась калачиком маленькая чаровница.

- И долго вы собираете… собираетесь ждать? – выпитое быстро дало о себе знать: мысли путались, а язык с трудом повиновался. – Вы же не лежать… ведь не отдыхать… притащили меня…

- Спи, - раздался в ответ тихий, успокаивающий баритон.

Плясунья и сама не заметила, как провалилась в тяжелое забытье, наполненное десятками неясных, обрывочных, быстро сменяющих друга видений.

========== ////// ==========

Фролло пробудился, лишь когда беспечный солнечный луч пробился сквозь муть единственного пыльного окна и беспардонно устроился на лице. Боже, да ведь уже часа три как рассвело!.. Если его хватятся… Впрочем, нет – с чего бы? Все же недаром изматывал он себя последние несколько недель, запершись в монастырской келье и не показываясь ни на службах, ни на собраниях капитула. Кажется, даже епископ уже примирился с его добровольным заточением, небезосновательно приписав такое странное поведение серьезной болезни. Его давно перестали тревожить – жизнь продолжалась, и к отсутствию отца Клода почти начали привыкать; пересуды постепенно сходили на нет, не имея никакой новой пищи или пикантных подробностей, и все реже поминали монахи своего ставшего вдруг отшельником брата. Нет, определенно, его еще долго не хватятся. Разве что Квазимодо заметит… Но и это маловероятно: он, скорее всего, еще несколько дней будет погружен в себя и вообще перестанет обращать внимание на что бы то ни было после исчезновения Эсмеральды… Эсмеральда!..

Цыганка спала рядом, укутанная с ног до головы, рядом с ним. Ротик чуть приоткрылся; черные волосы разметались по подушке. Ее ровное горячее дыхание опалило щеку, когда, приподнявшись на локте, он склонился над дорогим личиком. Архидьякон внимательно вглядывался в почти совсем еще детские черты, пытаясь понять, что же в ней такого, что свело его с ума. Он несмело, невесомым движением очертил большим пальцем изгиб черной брови; девушка сонно повела головой и тихо застонала. Через мгновение она распахнула глаза и вперила в него наполненный ужасом, непонимающий взгляд.

- Доброе утро, красавица, - шепнул мужчина, касаясь губами виска.

- Не трогай меня! – взвизгнула та и, резко сев, отстранилась.

Тупая боль запульсировала в голове, вырвав мучительный полустон-полувздох, а желудок скрутило вдруг в приступе тошноты, заставив невольно поморщиться. Крепленое вино напомнило о себе отвратительным кислым привкусом во рту и нестерпимой жаждой. Алкогольные пары все еще окутывали сознание легкой туманной дымкой, не мешая осознавать происходящее, однако делая каждую мысль тяжелой и неповоротливой.

Без труда разобравшись, чем вызвана гримаса на прелестном личике, Фролло быстро поднялся с постели и зачерпнул широкой кружкой из заранее припасенной бадьи с чистой водой: неподалеку протекал ручей, впадавший в Сену. Молча протянул плясунье. В пристальном взгляде не промелькнуло даже намека на благодарность, однако чашку она взяла и жадно припала к глиняному краю.

В эту секунду уснувшая на время страсть пробудилась в священнике и восстала во всей своей мощи. Он видел изящные смуглые ручки, обхватившие чашу; округлые плечики, скрытые лишь тонкой тканью белого платья послушницы Отель-Дье; длинную шейку и выглядывающую из-под ворота ключицу; вздымавшуюся при каждом вдохе грудь…

Стоило цыганке, утолив жажду, оторваться от кружки, она моментально почувствовала свершившуюся за эти несколько мгновений перемену в своем тюремщике. Несчастная вздрогнула, когда сильные пальцы как бы невзначай коснулись ее ладони, принимая опустошенный сосуд. Она хорошо знала тот взгляд, которым он впился на миг в ее лицо: то был взгляд голодного зверя, хищника, загнавшего жертву. Неприкрытое вожделение сквозило в его взоре, и к нему не примешивались уже ни внутренняя борьба, ни смиренные мольбы – только желание победителя обладать своей наградой. В страхе Эсмеральда закрыла лицо руками.

- Ты боишься меня?.. – Клод присел на край кровати.