Читаем Семейное дело полностью

Ольга не принимала участия в подготовке к свадьбе: Нина сказала, что все организуют подруги, а сама свадьба будет в ресторане. Ольга спросила: «В каком?» — и вздрогнула. Нина ответила: «В «Волне». А что? Я там была, очень хороший ресторан. Правда, уйму денег придется вкатить, но Костя говорит — такое бывает раз в жизни, так что…»

Ольга не знала того парня, за которого выходила Нина. Знала лишь, что он из монтажного отдела, старше Нины года на четыре, фамилия — Водолажский, так что Нина теперь будет Водолажская. Отца у него нет — погиб на фронте, мать работает буфетчицей. Вот и все, что ей рассказала Нина. Она уже переехала к будущему мужу — у него с матерью двухкомнатная квартира… И первое, что она сделала — со смехом рассказывала Нина, — повесила на стенку моток стальной стружки, которую подобрала, когда в первый раз пришла на завод. Будущий супруг, конечно, хохочет: ты, говорит, вместо тахты какой-нибудь токарный станочек поставь, и картинки тоже будут ни к чему — давай повесим «молнии», а того лучше — график выполнения соцобязательств. Он вообще веселый парень, Костя. Сами увидите.

Пойти во Дворец бракосочетаний Ольга не смогла и жалела об этом — ей никогда не доводилось бывать там на подобных торжествах. Ей только рассказывали: пышный особняк какого-то не то графа, не то князя, кругом мрамор и малахит, свадебный марш Мендельсона, шампанское… Потом обычно молодожены с гостями едут к памятнику народным ополченцам — так было заведено — постоять у вечного огня, положить цветы… Нина огорчилась, конечно: неужели нельзя отпроситься, как же свадьба без вас?

«Глупенькая, — сказала Ольга, — я же все равно буду с тобой вечером».

И только подойдя к «Волне», Ольга замедлила шаг, а потом села на скамейку в маленьком сквере. Не то чтобы ей было страшно переступить порог, нет, просто в ней снова поднялось старое: ее собственная свадьба здесь, малолюдная и скорая, предотъездная, с тем нелепым разговором, который во время танца завел Ильин. Господи, да когда же это все было? И было ли вообще? Так, вроде бы только мелькнуло, приснилось в хорошем коротком сне — и нет ничего, исчезло, развеялось, не вернется… Весь ужас смерти заключен в одном-единственном слове: никогда. Сейчас в сознании Ольги так нелепо, так неожиданно сдвинулись, оказались рядом эти два слова: «никогда» и «свадьба», что она подумала об этом с суеверным страхом.

Очевидно, молодые были уже там, в ресторане. Издали Ольга видела, как к дверям ресторана подходят молодые люди — почти все с цветами, у нее самой был в руках огромный букет роз. Пора идти. Она встала и пошла, с трудом преодолевая острое желание лишь поздравить и тут же уйти.

Нина бросилась к ней так порывисто, будто ждала только ее. В маленьком банкетном зале уже было тесно, молодежь рассаживалась с шумом и гамом. Нина потащила Ольгу с собой, чтобы та обязательно, непременно села рядом с ней — она и слышать не хотела никаких отговорок! Здесь всего-то три или четыре ее подруги, да что они в сравнении с вами! Нет, нет, только рядом!

«А вот это Костя», — сказала она счастливо.

Что ж, интересный парень, ничего не скажешь, подумала Ольга.

«А это Костина мама, — снова сказала Нина. — Екатерина Петровна».

«Екатерина Петровна», — повторила та, суя Ольге сложенную щепоткой руку.

…И тогда на какую-то минуту все поплыло у Ольги перед глазами — зал, людские лица, и лицо Екатерины Петровны поплыло, и понадобилось каким-то чудом превозмочь эту вдруг нахлынувшую слабость, чтобы все вернулось на свои места.

Эта женщина, крашеная, с узкими губами, чуть раздвинутыми в обязательной по такому, случаю улыбке, казалось, избежала перемен, которые искажают людской облик. Только тогда она была совсем молода, вот и все, а волосы и в ту пору у нее были тоже рыжие, крашенные стрептоцидом наверно, и губы такие же узкие, и только этих морщин не было, да еще глаза потускнели, словно выцвели. Она! Конечно, она, тетя Катя, сорок первый год, баржа, горящие Липки, одолженная тридцатка, а потом лейтенант с перевязанной головой…

Только не сейчас, торопливо думала Ольга. Только не сейчас и не здесь. У девочки праздник, и я не имею права… Все потом, после… Значит, тот лейтенант погиб на фронте? А может, и не погиб, может, это она придумала для Кости, должен же человек знать, кто его отец.

Только не сейчас… Она тоже улыбнулась — через силу, и хорошо, что Нина тут же потащила ее за руку на дальний край стола. Так они и сели там вчетвером: жених и невеста, рядом с Костей — мать, рядом с Ниной — она, Ольга…

Только не сейчас… Надо опомниться, прийти в себя, Нина ничего не должна заметить. А она и не замечала! Молодые вставали, когда раздавались крики «Горько!», и через какие-нибудь полчаса свадьба уже гуляла вовсю, все говорили, не слушая и перебивая друг друга, кто-то включил магнитофон с веселой, самыми же ребятами сочиненной песенкой:

В мире жить, в любви и ласке,И желаем без затейНашей Нине ВодолажскойПятерых родить детей.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза